Ольга Лебедева СТИХИ К МУЛЬТИМЕДИЙНОМУ ДИСКУ «ВСЕ О МУСОРГСКОМ»
Замечательные стихи к великолепному мультимедийному CD-ROM’у, посвящённому творчеству великого русского композитора. К сожалению, диск выпущен только за рубежом, для выхода диска в России к прискорбию не нашлось спонсоров.
***
Ты помнишь, душенька, как мы с тобою пели
На чьем-то ужине у Кашина моста?
Как наши взоры огненно горели!
Твои рулады и мои густые трели
Давно и безвозвратно постарели,
И чаша юности хмельной — пуста…
***
Под лепет голубей, сидящих на карнизе,
Мой бедный музыкант (при помощи кларнета)
Озвучил чувство без ответа —
К бедной Лизе.
***
В руках у молодости глупой
Играет каждый инструмент,
Один, вдвоем иль целой группой,
Мотив иль аккомпанемент.
Когда же времени стена —
Такая хрупкая вначале! —
Густыми, вязкими ночами
Перед угасшими очами
Встает лекарствами, врачами,—
То только в пасмурном ворчаньи
Звенит струною седина.
***
Гусарский ус
Пусть не введет вас в заблужденье:
Пред таинствами смерти и рожденья
Он жалкий трус.
И во хмелю
Шепнет: «У Бога все равны,
Бесправны, трезвы и пьяны —
Равны нулю».
***
В тиши имения под Псковом
Сирень клубилась у крыльца,
Свои отбрасывая тени
На пяльца в пальцах доброй няни,
Рисунок знающей заране,
Как жук, ползущий там, у бани,
Пути заране знает грани:
От желтых стен до тех растений,
Что в форме пышного кольца
Хранят имение под Псковом.
***
Простившись с угрюмой землей,
На солнце блестят гиацинты.
Так в сердце вползают змеей
Твои параллельные квинты.
***
Во мне живут, соседствуя удачно,
Крестьянка нищая и барыня в парче,
Лихой мужик, студент московский мрачный
И служка, наклонившийся к свече.
Они ведут неспешные беседы,
Событий разбирая пестрый хлам,
Российские веселия и беды
Соседи дружно делят пополам.
***
По комнатам плывет в лучах заката
Строка письма, зовущего к любви:
«Сударыня, Вы сели vis-a-vis,
И я погиб. Навечно. Без возврата…»
***
Мне цыганка у Литейного моста
Нагадала окончание поста,
Целомудренно-румяные уста
И венчанье с целованием креста.
Только, сумрачен, не вижу я вокруг,
Кто бы стал чертить со мной семейный круг.
***
Мне бросил швед высокомерное:
«У русских сложно все, наверное!
Скажите, господин, хоть вы мне,
Зачем отца вам помнить в имени?»
Я отвечал с возможной скромностью:
«Здесь каждый шаг вершится с корыстью.
Все оттого, что наше отчество
Спасает нас от одиночества.»
***
Промучась чуть не до апоплексии,
Решил я, незадачливый поэт,
Что рифмы для тебя во всей России,
И даже во вселенной просто нет.
С поэзией борьбою утомленный,
Сказал себе: «Я больше не могу.»
Спустился к речке, снял картуз зеленый,
Устроился на тихом берегу.
Кончался день. Душа моя считала
Свой скромный поэтический улов,
И над рекой неспешно проплывала
Поэзия твоих колоколов.
***
Мне нынче велено накрыть на стол:
Мои грехи прибудут в гости.
Их будет десять, сорок, сто,
Иль тьма, что бесов на погосте.
Они неспешной чередой
Войдут в мой дом и встанут рядом,
И Ложь веселым тамадой
Поднимет тост со сладким ядом.
Могучий хор ночную мглу
Прорежет песнею надрывной
И лишь дитя в своем углу
Глядеть все будет неотрывно.
***
За гранью особою, возрастною,
Ощущаю себя крепостною.
Оттого ль, что от воли Всевышнего,
Больше, чем прежде, завишу я,
Говорить стала меньше лишнего,
Да и крепостью духа повыше я.
А скорее всего — не скрою —
Что прабабка была крепостною.
***
Из охрипшего тумана
Утро медленно встает.
Очень зябко. Очень рано.
Лишь Нева клокочет рьяно.
Призрак медного тирана
Мне покоя не дает.
***
Святые старцы с пением смиренным,
Предвечный колокольный звон,
Величие с грехом окровавленным
И бесы, окружающие трон.
Народу — что глумиться, что молиться,
Что окропляться мертвою водой.
И Русь, как синеокая блудница,
Смутившая твой гений молодой.
***
Смотри, художник, городской безумец,
Как в стрекоте колесных верениц
Однообразье серых зимних улиц
Взрывается палитрой женских лиц.
***
Драматург к анатому пришед,
Видел, как в большой недвижной груде
Свалены среди его орудий,
(Словно у лукавого на блюде)
Маленькие питерские люди
С фаустовой дерзостью в душе.
***
Разгульное веселье прерывая,
Настал последних проводов черед,
И воспаленность неба зоревая
Солдат зовет.
Завоет дико мать, и обреченно
Смолчит отец, втирая горе в снег.
И лишь костлявая старуха в чем-то черном
Раскатит смех.
***
Лишь февральские смолкли метели,
Оставляя снегов кисею,
На казенной солдатской постели
Ты любовницу принял свою.
Госпитальный денщик на карачки
Сел, кряхтя, и сапог твой стянул.
И в объятиях белой горячки,
Как дитя, ты навеки уснул.
Москва, 1999