Шаляпин становился на колени перед царем
— Это мы и без вас знаем. А вот о том, что Шаляпин становился на колени перед царем, а теперь разыгрывает из себя революционера, — вот вы на что нам ответьте.
Я не успел раскрыть рот, как первого рабочего оттеснил второй и со злобой сказал:
— Это что! Вы объясните, как это Горький, такой Горький, написал его биографию, да еще сам не подписался, а его подписал… Нет, вы объясните… такой Горький!
Никто из нас не знал по-настоящему или успел забыть, почему Шаляпин становился на колени перед царем; мы не знали в точности, действительно ли Горький писал за него «Страницы жизни», не знали вообще их отношений после инцидента с коленопреклонением и, откровенно говоря, растерялись. Особенно тогда, когда рабочие заявили, что многие их товарищи отправили А. М. Горькому протестующие письма после появления шаляпинских «Страниц жизни» в январской книжке «Летописи». Нас выручил неожиданный звонок к возобновлению концерта.
Из сотен концертов, которые мы проводили в первые годы после Октября, хочется отметить некоторые своеобразные.
В середине июля 1919 года ТЕО Наркомпроса направил бригаду артистов в распоряжение начальника Онежской флотилии Эдуарда Самойловича Панцержанского. Бригаду возглавлял тенор А. М. Давыдов, партию рояля вела его жена С. О. Давыдова. Мы должны были исполнятьоперу Леонкавалло «Паяцы» и небольшую концертную программу. B качестве исполнителя Пролога и партии Тонио поехал я. Условия поездки были довольно хорошие, так как нам вперед выдали не только какие-то толстые пачки денег, но и солидные месячные пайки моряка для членов семей, а нас взяли «на котел».
В Петрозаводске бригада выступила не только перед моряками крохотной флотилии, но и перед красногвардейцами и на предприятиях для рабочих. Клубные или казарменные сцены, на которых мы играли и пели, были так малы и плохо оборудованы, что на воздействие сценической иллюзии никак нельзя было рассчитывать, надо было все брать собственным горбом.
IB свое время я много писал об Александре Михайловиче Давыдове в пору его блестящего расцвета. (В 1919 году он уже был не только не молод (ему было за пятьдесят), он был уже толст, основательно тугоух и сохранял только слабые остатки некогда чарующего голоса. Но я продолжал любить этого артиста, тщательно прислушивался к его пению, вглядывался в каждый его жест. И в тысячный раз я стал свидетелем его большого успеха, вызываемого простотой исполнения и искренностью переживания.
Красноармейская масса тогда почти вся состояла из деревенских парней или рабочих от станка, но они до глубины души прониклись трагедией Канио, человека, который должен забавлять других, когда у него на душе неизбывное горе. Красноармейцы не только слушали, затаив дыхание, они явно волновались: то переглядывались между собою, то пересаживались на кончик стула, чтобы быть поближе к несчастному паяцу. По окончании спектакля они так горячо трясли руки Давыдова и с такой ненавистью поглядывали на меня — Тонио, виновника трагедии, что мне казалось, вот-вот они меня растерзают. А как-то после представления один из красноармейцев так искренно упрекал Недду за измену, что впечатлительность неискушенного зрителя надолго врезалась в память артистов. И это не только наше мнение — острое восприятие спектаклей отмечали и газеты.