Утром в газете, вечером в куплете

Посты, которые занимал Грач, становились все выше.Уполномоченный Государственного объединения цирков и эстрады, затем начальник Управления дворцов и парков Ленсовета, начальник строительства ленинградского ЦПКиО и стадиона имени Кирова, затем его пригласили работать в Интурист — вначале в Ленинграде, а потом и в Москве. Оттуда раз-другой посылали за границу.
Помощниками и советчиками администраторов бывали конферансье. С ними администраторы нередко советовались по поводу составления программ, обсуждали, кого из артистов как «подать» и т. д. Мне кажется, что в описываемый период первое место среди них занимали Д. А. Богемским и К. Э. Гибшман.
Первый, недоучившийся медик, с чрезвычайной легкостью сочинял вирши на любую тему, куплеты, фельетоны и вполне оправдывал слова: «Утром в газете, вечером в куплете». Находчивый и быстрый на реплику в ответ на озорной выкрик из зрительного зала, он держал в повиновении самую разнузданную шпану в театриках даже па Лиговке, в то время месте сборищ уличных торговцев папиросами и просто хулиганствующих элементов. Однако обстановка ли его работы и окружения или что-то другое — не могу утверждать — привили его выступлениям какую-то пошлинку. Это не мешало ему быть искренним и очень полезным общественником в профсоюзных ячейках.
Совершенно другой тип конферансье представлял Константин Эдуардович Гибшман.
В молодые годы артист драмы на характерные роли, один из лучших артистов театра «Кривое зеркало» и заместитель Н. Ф. Балиева по руководству театром «Летучая мышь», Гибшман создал своеобразную маску конферансье-неудачника, конферансье-растяпы, никак не успевающего ни освоиться со своим положением, ни совладать со страхом, ни собраться с духом, чтобы что-то сделать или толково сказать.
Из-за занавеса не столько выходил, сколько боком, робко выдвигался человек-неврастеник, иногда как бы вытолкнутый па авансцену посторонней силой. Он спотыкался, растерянно озирался, что-то искал в кармане элегантной, но уже вышедшей из моды визитки или полосатых брюк и, избегая встретиться глазами со зрителем, невероятно наморщив лоб, поспешно, как бы вспомнив о чем-то забытом, уходил за кулисы. Неожиданно громко, вызывая страшное смущение артиста, начинали стучатьподошвы огромных полуботинок, бросались в глаза ярко цветные или нелепо полосатые носки, почему-то вываливался из-за лацканов галстук, и растерянность конферансье переходила в прямой испуг. Вскоре, вернувшись, он опять шарил в карманах и, что-то вытащив, убеждался, что это совсем не то, что ему нужно. Удивленно посмеявшись над самим собой (нередко вызывая этим гомерический хохот в зале), он бросался за кулисы, но делал жест — мол, пропадай моя телега — и обращался к публике с лицом, просящим снисхождения.
— Сейчас выступит имярек такой-то.
Кусая ноготь, почесывая затылок, он стыдливо покачивал головой — мол, что же это я, дурак, наделал — и мелкими шажками уходил к простенку возле кулисы.