Историческая судьба Малера
Обычно упреки Малеру делали именно по линии банальности мелодичного материала. Для слуха, воспитанного на позднем Римском-Корсакове, Дебюсси и Скрябине Малер казался до парадоксальности «примитивным», «варварским», «сочетающим Баха с Шабрие», «тематически неоригинальным». Сошлемся еще раз на Пауля Беккера. Шпор сочинял мелодии «оригинальнее» и «красивее Бетховенских. «Критерий значительности симфонического произведения определяется не «красивостью» фактуры или тематического изобретения, определяемого согласно установленным профессиональным схемам, но той особой способностью и той степенью силы, посредством которых данное произведение объединяет вокруг себя воспринимающие массы на основе общности и вызываемых чувствований». И дальше: «но так как музыкальные критики, исходя из совершенно превратного представления о сущности симфонического произведения, не в состоянии оценить это главное назначение симфонической темы,—они порицают, руководствуясь профессиональными соображениями, в Малеровском тематизме то, что в действительности является одним из его главных достоинств: его народный характер, введение которого в «цеховую» симфонию строго настрого воспрещается вследствие якобы присущей ему банальности». (Пауль Беккер—«Симфония от Бетховена до Малера»).
Расшифруем социологически неясный эпитет «народный» у Пауля Беккера: это песенный и танцевальный материал в быту известных прослоек венских рабочих (симфонии Малера часто исполняются в Вене и Германии рабочими самодеятельными оркестрами и хорами), ремесленников, мелкой буржуазии, наконец крестьянства (в частности, характерно использование Малером крестьянского элемента рекрутских и вообще солдатских песен). Венским уличным материалом пользовался, разумеется, и Бетховен: вспомним хотя бы знаменитую первую тему финала VII симфонии. По иронии исторической судьбы Малеру, однако, ставилось в упрек именно то, чем восхищались—из-за столетней с лишком дистанции—в Бетховене.
Иными словами, «банальное» появляется, как протест против импрессионистской утонченности, салонного артистизма и аристократического индивидуализма. Здесь Малер выходит за пределы романтической музыки» преодолевает индивидуалистический романтизм, кульминационным пунктом которого является Вагнеровский «Тристан». Лелея в своем воображении утопический замысел «коллективистической симфонии», Малер ориентируется прежде всего на песню. Именно песня является главной тематической основой его симфоний, и Малер в своем творчестве показывает. Не следует при этом упрощенно представлять, что дело заключается только в заимствовании той или другой симфонической темы из песенной мелодии. Связь между песней и симфонией у Малера значительно глубже. Песенный образ—для Малера уже симфония в потенции, эмбрион, зерно симфонии. Песня служит философским, лирическим, эмоциональным обоснованием симфонии. Мы уже упоминали, что симфониям предшествуют у Малера питающие их песенные циклы. Это становится совершенно ясным при рассмотрении Малеровского симфонизма в его историческом становлении.
[1] Возражением против сближения Малера и Ромэна Роллана, как наиболее родственных и социально-философском плане европейских художников, менее всего может служить статья Ромэн Роллана «Малер и Штраус», вошедшая в состав сборника «Музыканты наших дней». Написанная в 1905 г. и основанная на довольно поверхностном знании Малеровского симфонизма (чего не скрывает и сам автор), статья эта, признавая Малера первым композитором Германии после Штрауса, держит ряд ошибочных оценок и суждений, впрочем обычных для тех лет, особенно для Франции, где в то время особенно силен культ Вагнера и импрессионистов—явлений диаметрально противоположных Малеру. Неудивительно, что в глазах Ромэн Роллана в этой же статье продолжением героической традиции Бетховенского симфонизма является… «Жизнь героя» Рихарда Штрауса, этот журнально-богемный сатирический памфлет в симфонической форме, где совершенно в духе ранних футуристов рекламируется авторское «я». Следует отметить, что позднейшие суждения Ромэна Роллана (начиная с его статьи в сборнике в ознаменование 50-летия со дня рождения Малера) исправляют прежние несправедливые оценки его и, повидимому, приближаются к нашему пониманию.