Игра Метнера вызывала ответный ток слушательских симпатий

Все искупала правдивость интонаций, убеждающая сила логики, поразительно организующий властный ритм и совершенство пианизма. Артист полностью покорял слушателей, заполнял его переживанием своей музыки» .
Игра Метнера вызывала ответный ток слушательских симпатий огромной внутренней силой, философской значительностью и возвышенностью, что прежде всего отвечало вкусам «метнерианцев», преданных своему кумиру. Для популярности в широкой аудитории этих качеств все же было недостаточно. Недостатки (если допустимо так говорить об уязвимых сторонах искусства большого художника) действительно становились продолжением достоинств. Они проистекали из наиболее своеобразных черт Метнера-артиста. «Для шумного успеха на современной концертной эстраде Метнер был слишком строг и классичен, — считал Ю. Н. Тюлин. — Ему все же не хватало броскости и, может быть, блеска, которые так необходимы артисту для широкого признания».

О том же писала и М. Шагинян: «…Виртуозности, блеска, заигрывания, самолюбования не найдет слушатель. В облике Метнера есть что-то чуждое и враждебное духу эстрады» .
В этих высказываниях объективно и точно освещена интересующая нас проблема.
Не лишне коснуться еще одной грани метнеровского исполнительства. Строгость и благородная сдержанность игры также во многом определялись особенностями его натуры. Поэтому Метнер испытывал неприязнь к эмоциональным преувеличениям, а тем более — к необузданности игры. «Никогда и ничего не форсировать! Давать то, что дается!», «поменьшестрасти и кульминаций», «к черту эмоцию, судорогу» — подобные напоминания часты в записных книжках музыканта . «Эмоции» — в кавычках! — претили музыканту, поскольку противоречили натуральности выражения.
Метнеру присуща эмоциональность особого склада. Полноводный поток эмоции закован у него в гранитные берега. Силу воздействия игры пианист искал не в эмоциональной порывистости и открытом выявлении чувств, а во внутренней напряженности.
Метнер любил разворачивать «действие» постепенно, избегая проявлений стихийности. На первый план выходили высокий интеллектуализм и стройность архитектоники, за которыми тем не менее ощущался живой ток эмоций. Метнера все же нельзя назвать художником настроения, внезапно нахлынувших эмоций.
Восхищаясь совершенством и классичностью передачи Метнером Четвертого концерта Бетховена, Нейгауз замечал, что ему все же «порой хотелось слышать больше эмоциональных взлетов, одухотворенности». Тут уже вступают в силу индивидуальные различия в художественных позициях больших музыкантов, в частности, в их подходе к эмоциональной сфере исполнительства. Подчеркнем, что речь идет о превалировании той или иной тенденции в искусстве, неизменно отмеченном дыханием живой жизни и подлинностью эмоционального запала.