Метнер не прошел полного курса композиции

В Первой сонате Метнера ощутимы романтические веяния, особенно отзвуки шумановских образов. Но вне сомнений и тот что фа-минорная Соната — уже подлинно метнеровское творение. Она и сейчас впечатляет приподнятостью тона, мелодической щедростью, богатством образных характеристик. Особо следует подчеркнуть цельность сонаты, спаянность ее частей как органичного цикла . Уже в ранних сочинениях Метнер ощущал форму как монолит. Мысль И. Гофмана о Первой сонате, «отлитой из одного куска», представляется глубоко справедливой. Можно оспаривать взгляд Гофмана на значение композиторского образования. Узнав о том, что Метнер не прошел полного курса композиции, он сказал: «Это хорошо, в противном случае вы, может быть, не написали бы этой Сонаты» . Но нельзя не признать, что композиторский путь музыканта не только своеобразен, но и уникален. Трудно поверить, что композиции он почти не учился!
В ряде изданий Метнер назван учеником Танеева, о чем велись даже дебаты на страницах печати .
Метнер действительно очень недолго занимался в классе Танеева. А. М. Метнер вспомипала: «Николай Карлович любил показывать С. И. Танееву свои работы, но уроки продолжались в течение только одного семестра». Разумеется, прервались онине без веских причин. Отвечая на вопрос о занятиях Метнера в классе Танеева, А. М. Метнер писала: «Николай Карлович его очень любил и почитал, но школы его не прошел, и Сергей Иванович очень добродушно к этому относился… Однажды они наткнулись на …несогласие, вернее, разногласие… Николай Карлович жаловался на какой-то «узел» в данной работе, который мешает ему идти дальше. Сергей Иванович возразил, что это очень просто, стоит лишь переставить какой-нибудь элемент на другое место, как, например, мебель в комнате, и все будет в порядке… Об узле не помню точно, как говорил Сергей Иванович, но помню, что Николай Карлович никогда не мог просто «разрубить гордиев узел», мешавший ему, а должен был развязать его, чтобы не прервать органической нити. Эти узлы его иногда очень мучили и задерживали работу, но обмануть сам себя не мог. Случалось, что такой узел развязывался неожиданно, иногда даже ночью, в полусне. Конечно, учеба облегчила ему эту работу. Но он даже не понимал эту движущуюся контрапунктическую машину Сергея Ивановича» . «…Николаю Карловичу было трудно согласиться с некоторыми принципами Танеева, и Сергей Иванович это ощущал. Вскоре между ними произошел разговор в Александровском саду, где Сергей Иванович сказал: «Работайте так, как вам хочется, но приносите мне показывать сочинения, когда будет желание». Николай Карлович страшно любил Танеева, всегда благоговел перед ним. Дружеские, а во многом и творческие связи между ними после этого разговора не прерывались», — вспоминала А. М. Метнер. Танеев навсегда остался для Метнера прежде всего воплощением художественной совести. «Вечная память Сергею Ивановичу Танееву… Он никогда не лгал и хотя бы этому не мешает у него поучиться», — вспоминал Метнер, возмущаясь «светской и житейской ложью», «неискренностью и недоговоренностью» музыкантов в общении друг с другом .