Русская сказка

Раздумья о возможности скорейшего возвращения па родину становятся едва ли не главенствующими в письмах Метнеров. «Коля только и думает о том, чтобы вернуться домой», — пишет Анна Михайловна в сентябре 1923 года .
Дальнейшие шаги Метнера требуют учета ряда обстоятельств, в том числе и особенностей натуры Николая Карловича. Покинув на время Советскую Россию в поисках благоприятной обстановки для творчества, Метнер чувствовал себя морально обязанным привезти в Москву реальные плоды творчества. Он никак не предполагал, что условия его жизни в Западной Европе не позволят завершить ряд замыслов. Прошло уже три года, а многие-сочинения, над которыми работал композитор (Вторая соната, соч. 44, Две канцоны с танцами, соч. 43, ряд песен, составивших соч. 45 и 46, Второй концерт, соч. 50, начатый еще в России), находились в работе. К концу 1923 года были завершены лишь«Соната-вокализ», соч. 41 , Русская сказка, соч. 42 и песня «Прелюдия», соч. 46, написанная на текст стихотворения Гёте «Wenn im Unendlichen dasselbe» («Когда единство в беспредельном»).
Возвращаться «почти ни с чем» Метнер не мог. «Очень хотелось бы знать, — писал он А. К. Метнеру, — что хоть Mосква-то родная готова меня принять таким, каков я есть, — со всей моей непригодностью к рынкам, спросам и предложениям, ко всякого рода задачам и заказам, ко всевозможным маркам и штампам, к рекламам, срокам, валютам и прочим нечистым духам… Впрочем, я очень чувствую и слабую сторону этой своей непригодности, но ничего с этим не могу поделать, хотя денно и нощно подстегиваю себя в такт общей жизни <…> Если ты чувствуешь или думаешь, что мое появление в Москве без достаточного количества нового материала для концертов было бы неудачным и разочаровало бы пригласителей, то скажи об этом откровенно. Беда, что сам я не имею средств вернуться домой как простой обыватель» .

В этих строках — не только справедливая и во многом безжалостная в своей объективности автохарактеристика Метнера. Здесь ясно слышится тоска по родине и желание скорее вернуться в «Москву родную».
Видимо, с наивозможной точностью передавая мысли супруга, А. М. Метнер писала тогда же: «А приехать и играть старое он не может, и при этом еще у него страх, что этого никто не понимает и что его осуждают» .
Оснований для такой тревоги было, впрочем, немало. Метнер не располагал достаточно объективной и полной информацией о событиях, в частности музыкальных, на родине. «…Меня совсем с толку сбили разноречивые мнения и сведения, получаемые из Москвы» , — писал он Гольденвейзеру. Не исключено, что известия, сообщенные В. А. Архангельским, сыграли свою роль .
«…Архангельский… «порадовал» меня сообщением, что «все ругают» меня. Я спросил: «неужели и самые близкие?», а он подтвердил — все без исключения. Неужели только ругают, а не жалеют и не сочувствуют, что мы поневоле застряли здесь?.. Относительно друзей сильно боюсь, что они все изменились к нам…» .