Благородно-простой музыкальный язык симфонии соответствует ее общему замыслу

Глубиной, чуткостью, своеобразием восприятия выделяется не предназначенный для печати отзыв В. В. Яковлева:
«…Это выдающееся, исторического значения произведение. Оно захватывает своей искренностью, силой выражения, превосходной звучностью (в этом смысле на меня особенно сильное впечатление произвели торжественные страницы в последней части). Большинству, кажется, больше понравились первые две части, но я, признавая их достоинства, был до крайности поражен тем, что звучание торжественной части было .как бы матовое, проносится она чрезвычайно сжато, за нею чувствуется какая-то еще другая мысль, и в смысле психологическом она имеет некоторую аналогию с третьей частью Шестой симфонии Чайковского (скерцо-марш), но там обширное развитие, здесь же, при внешнем (как бы затушенном) блеске, какая-то мысль о ином мире — поразительное впечатление. Одухотворенность во всей симфонии необыкновенная, это как бы сгущенная и последняя глава всего пережитого… Такой симфонии в целом у него не было. То, что мешало в большинстве прежних — отсутствие лаконизма, здесь совсем исчезло… Огромное напряжение мысли и чувства получает ясное и законченное очертание». (Из письма В. В. Яковлева к дочери, Т. В Яковлевой, от 8 января 1951 г.)
Обстоятельный разбор симфонии дала в те годы В. А. Васина-Гроссман:
«Талант Мясковского по-новому раскрылся для нас в Двадцать седьмой симфонии… В симфонии есть и раздумье и скорбь, но общий тон ее все-таки удивительно светлый и ясный — той мудрой ясностью, которая приходит к человеку под вечер жизни, как плод долгих лет творческого труда.
Благородно-простой музыкальный язык симфонии соответствует ее общему замыслу. Не только у Мясковского, но и вообще в советской симфонической музыке трудно найти произведение, которое было бы так же наполнено песенностью, так же пелось бы с первой до последней ноты… Песенные интонации не инкрустированы в музыкальную ткань симфонии, они распеты, как любил говорить Б. В. Асафьев. Мелодия как будто растет из начальной интонации, не дробясь, не расчленяясь, как растет из зерна живое растение…
Тема побочной партии — одна из самых прекрасных лирических тем во всем творчестве Мясковского. Песенная мелодия льется «неисходною струей», как льются народные песни — пока хватит дыхания у певца. Ассоциации с глинкинским «Жаворонком» возникают здесь не случайно: и начальная интонация этой темы, и удивительная напевность и цельность роднят ее с мелодией Глинки. Это песнь о России, о русской природе, простая и задушевная…
Русские народно-песенные образы появляются у Мясковского не впервые… Народно-песенные интонации составляют основу тематизма Пятой симфонии. Эта последняя наиболее близка по концепции к Двадцать седьмой и воспринимается теперь почти как ранний ее эскиз. Но никогда еще в симфониях Мясковского не было достигнуто такое приближение к самой сущности народной песенности, никогда еще песенные мелодии не звучали у него с такой полнотой и открытостью чувства… Песенная тема побочной части — самый значительный, «вершинный» образ 1-й части…