КОМПОЗИТОР В РОЛИ МУЗЫКАЛЬНОГО КРИТИКА

Противопоставленные аппассионатным темам, темы побочных партий и медленных частей тяготеют обычно к двум типам. Первый из них — темы светлого философского раздумья. Иногда они резко контрастируют со всем окружающим свинцово-сумрачным фоном. Они прозрачны, обаятельно мягки по мелодическому рисунку, но очень замкнуты, ограничены в своем развитии… Но еще чаще они сурово глубокомысленны из-за чрезмерной напряженности мелодического рисунка и гармоний — настоящего «просвета» не создают…
Второй род образов… — темы мрачного, тягостного раздумья… Их психологическая сущность точнее всего может быть расшифрована стихами З. Гиппиус, к которым, конечно, не случайно так часто обращается ранний Мясковский. В многочисленных романсах на ее тексты в наиболее кристалличной форме даны и соответствующие музыкальные образы: медлительно ползучее, хроматизированное движение, погруженное в густую и вязкую гармоническую ткань». (Из статьи Д. В. Житомирского «К изучению стиля Н. Я. Мясковского».)

Какова же роль сознательных усилий в разработке Н. Я. Мясковским своего индивидуального стиля? По-видимому, весьма значительна. Все годы перед первой мировой войной идет процесс кристаллизации его худо- жественных идеалов. В статьях и заметках, помещенных Мясковским в журнале «Музыка», этот процесс прослеживается очень ясно. Среди живых и ярко талантливых откликов музыканта на исполнение наиболее дорогих ему произведений (Римского-Корсакова, Скрябина, Дебюсси, Прокофьева, Стравинского [1]) или заслуживающих всяческой поддержки новинок (пьесы и романсы Ляпунова, Гнесина, А. и Г. Крейнов, Ан. Александрова), среди остро полемических выступлений против мертвящей рутины концертных организаций, против эпигонства и академизма младших представителей «петербургской школы» и т. п. выделяются статьи, носящие принципиальный, основополагающий характер. Одной из них была получившая широкую известность статья «Чайковский и Бетховен» (1912). Ее роль исключительно велика в становлении нового, более глубокого понимания Чайковского, понимания, развитого в дальнейшем Б. В. Асафьевым и ставшего едва ли не общепринятым. Речь идет о глубоком и сильном драматизме, составляющем подлинную основу творчества Чайковского. Новым словом была также трактовка симфонической формы как неисчерпаемо жизненной.
В отличие от оценок, в той или иной степени менявшихся с годами (так случилось у Мясковского с оценкой творчества Стравинского, Метнера и даже Р. Штрауса [2]), отношение к музыке Чайковского, сколько мы знаем, оставалось неизменным. Много позже, в 1930 году он писал дирижеру Н. А. Малько, своему горячему поклоннику и многократному исполнителю симфоний [1] Заслуживает внимания, что увлекательно и с блеском написанная статья о «Петрушке» Стравинского явилась в 1912 г. первым в России обстоятельным отзывом об этом произведении.