Мастер изобретать

Николай Яковлевич любил нас водить по лесу по малохоженным тропам и указывал выслеженную им нору барсука или лисицы, вечером в сумерки приводил нас на опушку леса, чтобы посмотреть, как бесшумно скользит в воздухе козодой, «птица вечерняя и сторожкая».
Обладая превосходной зрительной памятью, он отлично ориентировался в лесу и оставлял нам, менее искушенным, памятные знаки на коре деревьев, чтобы мы не заблудились, когда гуляли одни. Он первый сообщал нам, на какой поляне, возле какого пня на склоне, появилась первая земляника и где скоро появятся грибы. Землянику собирать он не любил, собирая ее всегда «по счету», чтобы было «не так скучно», но зато сбор грибов он любил страстно, причем вносил в этот спорт глубокий «профессионализм». Он с презрением относился к грибникам, наталкивавшимся на грибы «случайно». «Нужно знать, где сейчас должен быть гриб», — говорил он и действительно, соображаясь с погодой и почвой местности, совершенно точно определял, что «сейчас грибы растут только среди вереска» или только «возле болотца».
Он был мастер изобретать различные варианты прогулок. Мы жили вместе на Николиной горе двадцать лет и за это время, конечно, исколесили всю округу, но тем не менее Николай Яковлевич всегда умел так составить план прогулки, что она отличалась новизной, и до последних лет открывал даже вблизи от дома новые, ранее незамеченные тропинки и красоты». (Из статьи О. П. Ламм «Воспоминания о Н. Я. Мясковском».)
Чувство природы отразилось во многих лирических сочинениях Мясковского. Отголоски летних впечатлений дают себя знать не только в эпизодах, прямо связанных с поэзией леса. Еще важнее общая настроенность. Моменты покоя и душевной ясности возникают в произведениях разных лет и разных жанров. Их воплощением становится Двадцать первая симфония.
Б. В. Асафьев, отмечая характерное для симфоний Мясковского чередование «»медлительных раздумий» и «натискных» аллегро с заключительным замыканием музыки в сосредоточенном изложении… песенно-элегической мысли… со все большей и большей сдержанностью, до ухода в себя, в глубокую тишину», добавляет: «Разумею одночастную Двадцать первую симфонию Мясковского, одно из волнующих цветений его лирики, питаемой вековыми родниками человеческого смятенного сердца…» (Из главы Б. В. Асафьева «Симфония» в книге «Очерки советского музыкального творчества».)
Несколько иначе писал о том же Л. В. Данилевич:
«Это одно из наиболее психологически насыщенных произведений советской музыки… Внутренняя гармония проникает в чудесные лирические раздумья, обаятельно песенные мелодии Двадцать первой симфонии. Однако это не безмятежный покой. Тема главной партии вносит движение, энергию; в ней — воля, активность человека, который умеет не только размышлять, но и действовать». (Из статьи Л. В. Данилевича «Советский симфонизм — искусство больших идей».)