СТИЛЬ

«Меня очень привлекали романсы Николая Яковлевича. Они составляют важный раздел в его творчестве и занимают особое место в вокальной литературе. Здесь мне прежде всего приходит на память имя Мусоргского и Достоевского. Этими двумя влияниями определяется, как мне кажется, сущность творческой личности раннего Мясковского — весьма своеобразной и богатой переживаниями. Между прочим, единственный раз, когда Николая Яковлевича потянуло к сочинению оперы, было связано с его увлечением Достоевским — он собирался написать оперу на сюжет «Идиота», над которым думал, и настолько реально, что партию Настасьи Филипповны собирался поручить Петровой-Званцевой, а партию Аглаи мне. Осуществлению замысла помешал лишь отъезд либреттиста за границу. Были ли у Николая Яковлевича какие-нибудь музыкальные наброски к опере,— я не знаю, он никогда ничего не играл нам, но мне думается, что были». (Из статьи Е. В. Копосовой-Держановской «Памяти друга».)
Указать место музыки раннего Мясковского в русской культуре, опираясь только на его высказывания или на отклики современников, невозможно. Важен взгляд, брошенный с известного отдаления историком. Такую попытку анализа и осознания стиля Мясковского на широком историко-музыкальном фоне предпринял в 1941 году Д. В. Житомирский.
«Творческое направление Мясковского вполне отчетливо определяется уже в его первых симфониях и сонатах, появившихся в предреволюционные годы. В русском музыкальном модернизме, с которым Мясковский был тесно связан с первых шагов своего творчества, ему было близко далеко не все. Совсем чуждой ему оказалась линия «мирискусничества»… Мясковский развивается как симфонист философского, глубоко интеллектуального склада. Но и в сфере философского искусства он избирает свой путь, весьма отличный, например, от пути крупнейшего симфониста этой эпохи, Скрябина… Мясковский трагичен, суров и, быть может, именно поэтому более реален, реально психологичен…
В русском модернизме начала XX века можно заметить две взаимно антагонистические тенденции. Одна из них — тенденция к романтическому преображению мира… Другая тенденция — острый критицизм, который рождал мучительно неотвязный интерес к сфере реально жизненного в ее наиболее мрачных, безысходно противоречивых чертах. В своих истоках этот тип русского модернизма соприкасался с реализмом… В свете этих явлений и процессов следует, как мне кажется, рассматривать предреволюционные симфонии Мясковского. Их основное содержание — мрачное, трагическое «бушевание», мучительное в своей преувеличенной сложности и психологической замкнутости; в них душно, нет воздуха, нет перспективы (полярная противоположность скрябинским «игре» и «полету»). Но движение, протест исполнены огромной энергии и пафоса. Им присуща и острая эмоциональная динамика, и большая сдержанность: стихия чувства постоянно обуздывается силой воли и интеллекта, никогда не переходя в слишком открытый, навязчиво экзальтированный стиль… Во Второй и Третьей симфониях, в «Аласторе» во Второй сонате, то есть в произведениях, написанных до 1914 года, стиль Мясковского вполне кристаллизуется… Существенная особенность стиля Мясковского состоит в том, что у него есть одновременно и экспрессионистская чувственная обостренность языка, и суровая, не терпящая чувственного произвола рационалистичность в выразительных средствах. Рационализм Мясковского… принципиален и последователен. В нем находит свое выражение коренная черта его творческого стиля: сдержанность, аскетическая суровость, собранность. Отсюда теснейшая связь Мясковского с линией Танеева — Метнера…