Из головы не выходит печальная песня

Верди беспощадно наполняет музыку слезами, слезы душат Дездемону, частые паузы заставляют певицу часто брать дыхание. Но каждый ее вдох превращается в беззвучный вздох Дездемоны. Скоро обида и слезы опять переходят в недоумение. «Давно ль весенней розой при нем я расцветала?» Что случилось, почему гроза на чистом небе солнечной любви? Певица начинает петь, «пе-еть», ничего больше. И мягкая, чистейшая кантилена превращается в поток такого глубокого горя, что в зале все замирает и не остается ни одного равнодушного слушателя. Ни слова, ни мимика, ни жест не нужны. Ваша душа прикована к действительно божественной мелодии, и вы не в состоянии оторваться от нее.
И вот четвертый акт. У Дездемоны из головы не выходит печальная песня служанки Барбары. Воздух застыл, ива мягко серебрится над ручьем, страшные предчувствия заполняют душу. И зритель понимает, что женщина той эпохи не могла не обратиться к молитве. Как ни длинна и ни однообразна во многом молитва Дездемоны, ее можно было слушать еще и еще… Да, Изгур пела Дездемону замечательно, порой напоминая лучшую Дездемону, которую мне довелось слышать,— Янину Вайду-Королевич.
Большой знаток Шекспира С. Э. Радлов, наблюдая за репетициями «Отелло» в постановке В. Р. Раппапорта, однажды в перерыве обратился ко мне и Дранишникову с вопросом, нельзя ли пересмотреть, кое-что и перетекстовав, вокально-сценический образ Дездемоны. По его мнению, Дездемона человек смелый до дерзости: она пренебрегла своим окружением, средой, «классом, что ли» и вышла замуж за мавра. «Очевидно, она не боялась и бороться за свою судьбу».Дранишников и подоспевший Раппапорт стали уверять Радлова, что ни в музыке, ни в либретто для этого нет оснований. Я прибавил, что перетекстовать какие-то строчки, вероятно, будет нетрудно, но и мне кажется, что это кощунство, которое ничем не оправдывается, и что мне бы не хотелось принимать в нем участие. Радлов с минуту молчал, затем в обычном для него тоне обратился ко мне: «Если вы такой пурист, то почему вы перетекстовали монолог Отелло в третьем акте?»
За меня вступился Дранишников: «Нет, — сказал он, — там, Сергей Эрнестович, принципиального отступления от Верди нет, а здесь…» И он безнадежно махнул рукой. Примерно то же сказал и Раппапорт. Но у меня, как у артиста, возникло и другое возражение.
«Помимо Верди,— закончил я спор,— есть еще вопрос о певице. Может быть, кое-что и можно несколько драматизировать, но тогда из игры выпадет Изгур. Ей это было бы противопоказано по самой (манере пения, по голосу, обаятельному в своей лиричности и недостаточному для драматизации образа. Такое толкование противоречило бы ее женственному, в какой-то мере даже жеманному образу».