На материале французского фольклора

Конечно, нужно писать с «заделом», чтобы композитор свободно мог выбрать то, что ему больше по душе, но ведь содержание, наполняющее эти длинноты, создает какие-то ассоциации. И в поисках строгой критики моего либретто я отправился к В. В. Щербачеву.
Владимир Владимирович очень внимательно слушал часовое чтение вслух, так же вслух, но как бы про себя разобрал достоинства и недостатки, упрекнув меня, в частности, за мои попытки «планировать» за композитора, за желание влиять на него, в каком-то смысле навязывая ему соблюдение старых канонов.
— Но все это исправимо, — закончил он. — Вы это и сами подчеркиваете. Я года на два загружен, да и, откровенно говоря, мои творческие интересы сейчас лежат больше в сфере симфонической музыки. Но кого бы вампорекомендовать? — Он задумался, а я молчал. И вдруг его словно осенило, и он спрашивает:
— Вы Асафьеву не показывали?
— Нет, — ответил я, — я о нем не думал.
— Напрасно. Мастер он большой, а писать он должен по образцу «Пламени Парижа», на материале французского фольклора, который он, несомненно, знает лучше, чем мы все. И у вас в либретто его немало, вот ему и указующий перст и путеводная звезда. Я думаю, что он ухватится, а работает он быстро.
Продумав дома совет большого музыканта, я написал Асафьеву письмо, в котором, не называя Щербачева, точно изложил его мысль. Несколько дней спустя пришел ответ, который считаю нужным поместить здесь полностью:
«4 марта 1940 г.
Многоуважаемый Сергей Юрьевич!
Прежде всего сердечное спасибо за внимание и доверие. Пессимизм мой прежний, но еще с воздействием на физическое состояние. Увы, я теперь не только месяцами, но и неделями не работаю. Это не парадокс, ибо выкроить месяц для отдыха — дело разумное, но постоянно прерывать работу то на день, то на два, то па неделю — это досадно! Вот почему я и потерял всякую уверенность в себе, не потеряв пока еще творческой любознательности. Конечно, все, что Вы мне поведали, крайне заманчиво. Сделать такую оперу я мог бы. Назвать меня как композитора Вы можете, и я (Вам благодарен за доверие. Кроме того, я так уважаю Вашу интенсивную, постоянно ищущую художественную натуру, что уже из одного этого интереса поработать с Вами я не отказал бы Вам. Но взвесьте: называя мое имя как композитора, не повредите ли Вы своему либретто?! Меня в оперу не пускают и пускать не хотят. Пять моих опер лежат, и никто их знать не желает. Правда, у Вас, как говорится, рука легкая. Но все-таки я долгом моим считаю прямо сказать Вам, что кто-то навсегда решил, что в опере мне не бывать. Ну, а насчет жюри, я ни в каком жюри участвовать не собираюсь.