Немало беспокойства причинял вопрос режиссуры

Речь Лапицкого произвела на коллектив большое впечатление, и сообщение о решении театра включить в репертуар оперу Рихарда Штрауса «Саломея» в его постановке было встречено с энтузиазмом.
Немало беспокойства причинял вопрос режиссуры. Вначале казалось, что достаточно привлечь к постановке опытных и уважаемых артистов, чтобы театр в переходный период мог сносно существовать. И первым оперным артистом, которому Экскузович решил доверить режиссуру, был в недавнем прошлом блестящий певец и талантливый актер — Леонид Григорьевич Яковлев. Увы, выбор оказался неудачным.Но Экскузович пытался использовать как постановщика не одного Яковлева. Ему казалось, что Боссе, Курзнер, Тартаков и Н. В. Андреев (тенор Андреев второй, поскольку баритон П. З. Андреев именовался Андреевым первым) могут со своим сценическим опытом быть режиссерами. Но расчет не оправдался. Более или менее достойной академического театра оказалась только постановка П. Я. Курзнером «Золотого петушка». Все остальные артисты в качестве режиссеров не добавили ни одной звездочки к своей славе. Даже постановки бойтовского «Мефистофеля» «Севильского цирюльника», «Вражьей силы» и других Шаляпиным, если не считать его гениального исполнения басовых партий, ничем особенным не выделялись. Конечно, его занятия с артистами приносили большую пользу, но в режиссерском плане спектакли, поставленные им, мало отличались от более или менее «классического» трафарета.
Попытку заняться режиссурой сделал и сам Экскузович, но его «Риголетто» был очень скоро поставлен заново.
Нет, режиссура вообще, а оперная в особенности — серьезнейшая профессия, для которой тоже нужно родиться, хотя, по выражению пианиста Падеревского, таланта достаточно иметь девять процентов при наличии одного процента удачи и девяноста процентов труда.
Талантливый актер и режиссер, от природы человек музыкальный, Николай Васильевич Петров в это время тоже не имел успеха со своими оперными постановками. Было обидно, когда какой-то виршеплет пустил в ход четверостишие, что Петров зовет к новым берегам и требует созвучности эпохе, а сам ставит так, как при царе Горохе. Однако это было не очень далеко от истины, особенно с тогдашних точек зрения на искусство режиссера. Постановка «Риэнци» ничем не отличалась от постановок М. С. Циммермана в дореволюционном Народном доме, а в «Дон-Жуане» многие увидели повторение В. Э. Мейерхольда в мольеровском «Дон-Жуане». Это не было так уж плохо, но с точки зрения критиков двадцатых годов одно упоминание о связи даже с недалеким прошлым было чуть ли не противодействием культурной революции.