Психологизм в театре

Где-то около середины двадцатых годов безоговорочная власть режиссеров стала вызывать нарекания со стороны актеров, а затем и конфликты с ними.
Был созван какой-то съезд. Одни ругали их тогда, когда они старались не нарушать целостности произведения,другие, наоборот, когда они декларировали, что спектакль важнее того, что написал драматург. И ничего удивительного не было в том, что они путались в противоречиях. В. Р. Раппапорт, например, заголовками своих статей то восклицал «Никаких мудрствований!», а то «Привет театру Мейерхольда!»
Я не буду задерживаться на именах режиссеров, деятельность которых до тридцатых годов носила спорадический характер, как постановки С. Д. Масловской, Э. И. Каплана или А. Н. Феоиы. Д буду говорить только о «китах» двадцатых годов.
Более или менее конкретно можно говорить о трех крупнейших режиссерах, работавших в оперных театрах Ленинграда: о С. Э. Радлове, В. Р. Раппапорте и Н. В. Смоличе.
Основательно эрудированный, самоуверенный, волевой и очень инициативный человек, Сергей Эрнестович Радлов часто доходил до цинизма в своих режиссерских взглядах в двадцатые годы. Он считал, например, что неважно, если спектакль ничего не даст зрителю для размышлений. Важно его развлечь, завладеть его вниманием, отвлечь его от трудностей быта.
Психологизм в театре Радлов отвергал, ибо, как справедливо сетовала пресса, он «все видел в движении (вплоть до акробатики), в актерских акциях, смысл которых станет зрителю окончательно ясным только после окончания спектакля».
«К черту психологию, неврастению, скучную рассудочность,— говорил и писал он,— сейчас нужны феерически революционные масштабы, физически здоровые, пусть умственно несколько отсталые герои, люди действия, черт возьми, а не слюнтяи!»
— Но в операх, которые вы ставите, их часто нет, — пытался я остановить его.
— Так мы их такими сделаем из Альфредов и Ленских, только не мешайте нам!
И ссылался при этом на «Любовь к трем апельсинам», на спектакль, в котором — пусть без особой логики, но чертовски талантливо, сверкающе весело — почти «валяли дурака» замечательные артисты.
По мнению Радлова, хорош только тот автор, который на ранее мысленно видел свое произведение на сцене. Все остальное не в счет. (Отсюда один шаг до полного отрицания оперы хотя бы потому, что либреттист видит будущуюоперу в одном разрезе, а композитор — большей частью — в другом.)
В одной из своих статей Радлов писал:
«Рак, лебедь и щука, назвавшись автором, режиссером и декораторам, тянут скрипучую повозку Феспиды» и… «застревают на распутье между хорошим старинным и дрянным недавним репертуаром». Для него не было богов, кроме Софокла, Шекспира и Мольера, а чуть ли не для всей последующей драматургии верховным жрецом был режиссер.