Русские объявили нам войну

Вначале было жутко, но часам к семи мы притерпелись, страха уже не было, казалось, что все это только демонстрация. Но ровно в восемь часов появились расклейщики желтых мобилизационных афиш. Кто-то на тротуаре крикнул: «Война!»
Я соскочил со своего подоконника и бросился к афишному столбу. «Казаки из Вержболово вошли в Эйдкунен и вырезали все население! Русские объявили нам войну!»
Не успел я как следует осознать страшные слова этой афишной «шапки», как почувствовал на себе острый взгляд. Поворачиваюсь — и передо мной человек среднего роста. Вьющиеся волосы, рыжеватая борода, улыбающиеся, со злой хитринкой, чуть скошенные на афишу глаза.
— И вы здесь? Из Мюнхена или с курорта? — спрашивает он и лениво, как бы выполняя ненужную формальность, зажав толстую трость под мышкой, пожимает мне руку.
— То, что я здесь, не удивительно, — говорю я, — я не разбираюсь в политике и не верил в возможность войны. Но вы, Александр Рафаилович, с вашим прозорливым умом, как вы вовремя не уехали домой?
Он сразу загорается гневом, бледнеет, как от обиды, и уже запальчиво говорит:
— Немыслимо было поверить в это безумие.
Верно. За сорок часов до встречи с Кугелем я пил в Омском курзале кофе поблизости от коменданта Кобленц-кой крепости и слышал, как он говорил:
— Разве можно себе представить, чтобы эти провода перестали приносить телеграммы из Петербурга?
Один из крупнейших журналистов Петербурга и генерал из Кобленца одинаково пренебрежительно относились и к газетной шумихе и к дипломатическим осложнениям, которые вызвало сараевское убийство — повод для открытия военных действий в 1914 году.Мы прочитали афишу от слова до слова, посетовали на недостаточную ясность каких-то сугубо официальных оборотов и военных терминов и направились в свои гостиницы.
— Зайдемте в «Савой-отель», — говорит Кугель, — там много людей искусства, там мои.
Войдя в вестибюль, мы оказались в западне: большой наряд полицейских в штатском, похожих на тех самых мирных и услужливых джентльменов, которые ночью пожелали «немного заработать» и устроили нам хороший номер за «золотые деньги», — впуская всех, никого уже не выпускал.
Как человек призывного возраста, я был арестован, отвезен в полицейпрезидиум и выпущен около пяти часов дня с предупреждением, что я буду интернирован, если я в тот же день по покину Германию.