Спектакль шел вплоть до войны с неизменным успехом

На заседание явились и некоторые артисты.Управляющий оперной труппой В. П. Шкафер недоумевал, зачем в третий раз поднимать этот вопрос. Приготовился к бою и Асафьев. На столе лежало несколько клавиров с закладками в местах особенно растянутых сцен и скучноватых речитативов. По предварительному уговору с В. А. Дранишниковым я с них и начал: одни были купированы, другие не переведены, а перетекстованы.
После моего доклада первое слово было предоставлено Асафьеву. Без всяких вступлений он сказал:
— Мне нравится. По-моему, надо ставить.
Художественная совесть явно преобладала в нем над самолюбием. Впоследствии, когда я его изредка встречал на спектакле, он неизменно благодарил меня за настойчивость, с которой я добивался постановки «Телля».
Спектакль шел вплоть до войны с неизменным успехом, и па этот раз торжествовал я.
Следующая творческая встреча с Асафьевым была интереснее.
В сезоне 1932/33 года ко мне обратился бакинский дирижер А. Л. Клибсон с просьбой сделать новый перевод мейерберовского «Пророка», исходя из таких же примерно творческих предпосылок, какими я руководствовался в работе над «Вильгельмом Теллем».
«Пророка» я не раз слышал с участием великолепных исполнителей, к примеру, с И. А. Алчевским в заглавной роли. Опера мне нравилась, и предложение Клибсона меня заинтересовало.На изучение материалов и переработку либретто оперы у меня ушло около года, в течение которою мы без конца встречались с Драниншиковым по не очень серьезным делам: мы были увлечены модной тогда покупкой старинных вещей, убивали на поиски чуть ли не ежедневно по два-три часа, хотя на самом деле больше говорили об искусстве оперы, чем покупали. Однако я ему не рассказывал о своей работе над «Пророком», так как в это время Асафьев относился к Мейерберу не без пренебрежения и воздействовал в этом смысле и на Дранишникова. А тот воспринимал это не очень критически и собственного мнения насчет творчества Мейербера не составил. Все же под конец работы, когда меня уже никто не смог бы сбить с моих позиций, я решил показать ее Дранишникову. Он согласился проиграть клавир, но тут же сказал:
— Напрасно теряете время. Никто теперь этой оперы не поставит, да и теноров для нее нет. К тому же Асафьев… — И тут он подробно рассказал мне про выступления Асафьева против постановки в Академическом театре мейерберовских опер вообще, «Пророка» в частности.
— Но я не рассчитывал на ваш театр, а работаю для Баку, — ответил я и приступил к демонстрации. Сыграв «Пастораль», Дранпшников стал добреть. Дальше — больше. Проиграв клавир и повторив последний акт, в котором анабаптисты Иоанн и Фидес с пением своего гимна спокойно и торжественно (по моему либретто) поднимаются на эшафот, очень увлекавшийся и склонный к преувеличениям Дранишников немедленно позвонил по телефону Асафьеву и попросил его о срочной встрече. В тот день в Филармонии исполнялось между прочими номе рами виолончельное соло из асафьевского балета «Бахчисарайский фонтан». Асафьев предложил нам приехать в концерт, имея при себе клавир, а оттуда мы поедем к нему «чай пить и мейерберить».