Во время тарификации инструменталистов

Первое, чем мы занялись, было создание тарифной сетки по специальностям. Александр Константинович вначале не понимал, как можно «раскладывать по полочкам» дарования, разные инструменты и разные индивидуальности. В другой раз, слушая горячие прения, он начертил карандашом этажерку и надписал: «для раскладывания артистических способностей по полочкам». Брагин протянул руку и спросил:
— Письменное предложение?
— Нет, — смутился Глазунов и, скомкав бумажку, бросил ее в пепельницу. (Брагин ее после заседания подобрал и спрятал на память.) Взяв слово, Александр Константинович признался, что все обдумывает, как найти какой-нибудь более приемлемый, менее стандартный критерий для учета артистических способностей, но ничего придумать не может.— А пока мы не придумаем ничего лучшего,— сказал он однажды,— другого выхода как будто нет. Давайте, следовательно, заниматься этим с максимальной добросовестностью.
И действительно, во время тарификации инструменталистов он входил во все мелочи, с очень большой осторожностью принимал те или иные решения.
Вторым сложным вопросом была проблема репертуара академических театров. Невзирая на заступничество А. В. Луначарского, в театрах начались гонения на классику. В одной опере оказывалось слишком много царей и бояр, в другой — «расфуфыренных барынь» и т. д. Дело грозило принять плохой оборот.
Чтобы противодействовать этим колебаниям, директор академических театров И. В. Экскузович в 1922 году поставил в Рабисе вопрос о выработке пятилетнего репертуарного плана для обоих руководимых им академических оперных театров. Была организована комиссия под председательством А. К. Глазунова, в которую входили также Э. А. Купер, артисты обоих театров, представители союза — Л. И. Пумпянский, я и другие.
На первом же заседании выяснилось, что наметилось несколько репертуарных линий, среди которых важное место занимали русская и западная классика, новая русская и западная музыка. Особенно сложным оказался вопрос о постановке опер Вагнера, по музыке которого слушатель очень соскучился, так как немецкая музыка в годы первой мировой войны была запрещена, а после этого музыкальные драмы Вагнера восстанавливались в репертуаре очень медленно. Во время обсуждения выяснилось, что революционные сюжеты наиболее чисто трактуются в западной классике («Вильгельм Телль», «Фенелла», «Пророк» и т. д.). Между тем гонение на оперных царей в русской оперной классике ставило под сомнение даже «Бориса Годунова»… И вот на одном заседании, наслушавшись «леваков», Александр Константинович неожиданно напомнил совещанию, что упущена «самая важная линия — линия хорошего пения». Развивая свою мысль, он закончил:
— Наряду с «Дон-Жуаном» я очень прошу включить в репертуар «Лакме» и «Севильского цирюльника». А в отношении остального вы рискуете попасть в тупик. Мне кажется, что есть только одна верная репертуарная линия: хорошая музыка.Правильность этого взгляда никто оспорить не мог: в понятие «хорошей музыки» укладывались и оперы Вагнера, и оперы с революционными сюжетами, и оперы, требующие виртуозного пения. Отмечу, кстати, что выработанный тогда пятилетний план был проведен И. В. Экскузовичем в жизнь лишь с небольшими отклонениями.