Художественный театр
Все насторожились, а Кугель со свойственными ему горячностью и волнением продолжал:
— Я вижу, что главнейшее достоинство Художественного театра было в том, что он был современен, что он был, может быть, нечувствительно для себя, бессознательно совершенно адекватен эпохе в созвучен с ней…
Он ознаменовал в области искусства, и в частности театра, то, что медленно подготовляла жизнь, что зрело в ее недрах. А в жизни несомненно зрели крах индивидуального, героического начала и переход к сложным формам и сложным построениям социального ансамбля. И театр, может быть, не чувствуя, где лежат корни его художественного направления, бессознательно повинуясь каким-то силам, лежащим вне нашего четкого и ясного сознания, творил волю судеб…
Напомнив мечты A. B. Луначарского и А. И. Южина о героическом репертуаре на современные темы и об «индивидуальном героическом театре», Кугель продолжал:
— Этого нет, прежде всего, в литературе… У Чехова вы найдете отрицание героя, вы найдете рассеивание героя на космическую пыль. И если Художественный театр так прекрасно учуял Чехова, и если Чехов так превосходно понял Художественный театр и писал для него пьесы, то неужели вы думаете, что это случайно, что это было вне общественного сознания, что это было вне исторического момента, что здесь не было нечто предопределенное стихийным сложением социальных, политических и исторических сил? И вот первый недостаток Художественного театра, который превращается в его заслугу, в величайшее его достоинство.
(Второй недостаток Художественного театра, который я признаю вполне, этот тот внутренний холодок, который всегда исходит от него… Но этот внутренний холодок создавал всегда превосходно слаженные картины, создавал в искусстве метод, он был началом дисциплинирующим слагающим в том, я бы сказал, раздерганном организме русского театра, который, к сожалению, мы все имели случай наблюдать…
…И возьмите третий недостаток Художественного театра: это преобладание интеллектуального начала надначалом эмоциональным. И здесь я скажу, что и этот его недостаток превращается в величайшую заслугу, ибо, в самом деле, что представляет из себя театр как элемент общественно-эстетический, как элемент наших внутренних общественных отношений? Какое было отношение к театру? Разве не снисходительно-презрительное? Разве актер занимал в социальной иерархии то место, которое вообще присвоено художнику? Разве мы не смотрели на театр немного так, как смотрят на погибших, но милых созданий? Разве герой театра Незнамов, выведенный у Островского, не представляет собой тип грубого, невоспитанного, вульгарного, прямо хамоватого человека, и разве другой автор из той же пьесы, Шмага, не говорит: «Я — гордый актер, и мне место в буфете!»? Разве эти явления не объединяются одной общей чертой — недостатком интеллектуальной атмосферы, в которой рос и воспитывался театр?
Затем Кугель рассказал об одном любопытном эпизоде, переданном ему известным театральным деятелем. У этого деятеля хранится письмо К. С. Станиславского, написанное из Парижа в то время, когда там гастролировал Художественный театр.