Здравствуйте, Сергей Юрьевич

Мне навстречу из-за стола встала еще очень красивая и полная незабываемого обаяния женщина. Серый костюм-тайер прекрасно облегал молодую еще фигуру, довольно высокая прическа, ни одного револьвера в поле зрения, легкая и плавная походка…
М. Ф. Андреева сразу обдала меня дружественным теплом своих по-особому лучистых глаз, п проникающий в душу голос приветливо, как старому знакомому, сказал:— Здравствуйте, Сергей Юрьевич, очень рада с вами познакомиться. Вы мною недовольны? Пожалуйста, садитесь, сюда садитесь (и она пересела с председательского места на стул рядом со мной), мы объяснимся.
Ведь вы артист? Так вы меня поймете.
Затем легким движением взяв со стола мою статью, она стала читать подчеркнутые красным карандашом строчки.
— Смотрите, пожалуйста, вы пишете, что приказом короля приостановлена всякая спекуляция и рабочему человеку обеспечены все предметы потребления по довоенным цепам. Я себе плохо представляю, как это могло произойти. Но допустим, что это удалось. Зачем же вы так смачно расписываете все эти кондитерские и рестораны, где вы объедались за гроши в то время, как у нас все дорожает чуть ли не с каждым часом? Ваш рассказ о валютных комбинациях тоже представляется маловероятным, наш бухгалтер говорит, что как артист вы в этом что-то, по-видимому, напутали…
Я сорвался и с обидой сказал:
— Во-первых, я кое-что смыслю в экономических вопросах, а во-вторых, я ведь не с потолка все это брал.
— Успокойтесь, — сказала Мария Федоровна, погладив меня по руке, — я не сомневаюсь в том, что все это верно. Но неужели именно все русские занимаются спекуляцией? Впрочем, не в этом дело, а в первом вопросе — в соблазнительном и для многих завидном обжорстве. Вы знаете, что у нас серьезно обсуждается вопрос о снятии спектаклей или, во всяком случае, тех сцен, в которых артисты на сцене пьют и едят? — Лицо Марии Федоровны вытянулось, глаза потемнели. — Зачем дразнить у полуголодных зрителей аппетит? Судите теперь сами: у нас голодно, холодно, на Украине немцы, часть интеллигенции против нас, а вы как будто наш сотрудник, как будто сочувствуете нам, а тут восторженным топом подбрасываете нашим врагам материал для сравнения с нашими временными трудностями, для ненужного их осуждения. Смотрите, мол, какой в буржуазно-капиталистическом мире рай, какой порядок, — а у нас?
И она опять читает: и о расторопных газетчиках, и о честности, и о королевской надписи «Удовлетворить». И неожиданно гневно заканчивает:
— Хотела бы я их видеть в наших условиях, после такой войны и разрухи, при закоренелых собственническихинстинктах, при ложно понимаемой свободе, при вольном, а порой невольном саботаже. А вы? — И она опять читает какой-то кусок.