Обстановка всего концерта, как мы и боялись, оказалась абсолютно не подходящая

23 января 1925 г.

Нью-Йорк
Наконец, Коля попал в консерваторию и ему там очень понравилось. Дамрош водил его по всем классам и знакомил с преподавателями. Институт музыкального искусства огромный, и весь обойти было очень трудно.
[30 января 1925 г.]

Нью-Йорк
24, 25, 26, 27 января ушли на сборы, на поездку в Чикаго, а вернулись мы 29-го. В Чикаго все прошло сравнительно благополучно. Все поймут почему я употребляю такое выражение, если помнят, что — это как раз тот концерт [1], в котором пела и певица, с которой Коля не хотел выступать, и что Коля вообще хотел от этого концерта отказаться, но его уговорили. Обстановка всего концерта, как мы и боялись, оказалась абсолютно не подходящая, и все, ценящие Колю, этим очень возмущались. Но играл Коля, несмотря на то, что был не в духе, очень хорошо, и я все время удивлялась, откуда вдруг такое настроение. Впрочем, он знал, что в зале были и музыканты, и это его подбодряли. Два раза выходила певица и, жеманно кривляясь, исполняла свои песни и во втором отделении исполнила-таки две Колины песни, несмотря на его запрет. Коля, чтобы не разбивать настроения и не слышать ее, убегал этажом выше в дамскую уборную! Когда все кончилось, к Коле вошли некоторые музыканты и между ними Годовский, оказавшийся

случайно в Чикаго. Все возмущались, что менеджер мог ткнуть Колю в смешанный концерт и высказывали предположение, не отец ли этой певицы (директор Чикагской консерватории) дал средства на этот концерт.

Годовский и другие упрашивали нас остаться на день, и Годовский уже заказал на весь день автомобиль, чтобы катать нас по окрестностям и прокутить весь день в веселой компании, но мы уже имели билеты на поезд в 12 часов ночи. Мы были очень рады, что взяли билеты на этот поезд, так как в первый раз проезжали мимо Ниагарского водопада днем; а мы все думали, что туда надо ехать с особым поездом и не надеялись поэтому увидеть Ниагару. Оказалось, что мы уже пять раз проезжали мимо, но ночью, так как всегда ехали со скорым поездом. На этот раз мы выехали в 12 часов ночи 27-го. 28-го в 4 часа мы остановились у водопада. Зрелище неправдоподобное! На наше счастье сияло солнце, и небо было чудное голубое, и все это отражалось в летящих столбах водяной пыли. Радуга сверкала победоносная. Одна часть падающей стеной воды была изумрудного цвета, другая опалового. На некоторых срывах гигантским кружевом висели великаны сосульки. Таких сосулек чистейшего бриллианта и сказочной величины мы никогда еще не видели. И все это ослепительно сверкало. Пришлось оторваться от этого зрелища и вернуться в вагон. Через час мы остановились в Балтиморе и только в 8 часов двинулись дальше. За эти три часа мы и погуляли, и в кино сходили (больше некуда было деваться), и поужинали. И только на другое утро в 7 часов мы были в Нью-Йорке. Первый раз мы так долго ехали, но не устали, так как был перерыв в 3 часа и, главное, водопад.

Сегодня (то есть 30-го) был у Коли один критик для интервью и все восхищался Колиными ритмами и уверял, что они американские. Вот как! А когда мы его повыпытали как следует, то оказалось, что ритмы всех этих джазов в сущности даже и не американские, то есть не негритянские, а вывезены сюда ирландцами. И вообще определить, что такое — американское — невозможно. Как это разобрать нам, которым преподносят готовую смесь ирландского с негритянским. Оригинальная смесь. И те и другие чертовски ритмичны. Их грустные мелодии тоже сближаются. Мы слышали одну негритянскую песнь (нас уверяли, что это неподдельная), поразительно похожую на одну чудесную ирландскую, которую нам пели две англичанки, Колины ученицы. Об этом нам говорил и Эмилий Карлович, но у меня голова стала как решето, и я все забыла.

4 февраля 1925 г.

Нью-Йорк
Вот и нью-йоркский концерт прошел [1]. Посылаю при этом рецензию самого уважаемого критика (вернее даже единственного уважаемого), известного всей музыкальной Европе [2]. Он живет в Лондоне, а сейчас здесь гостит. Фамилия его Ньюмен. На днях он разделал Стравинского так, что перья летели. Он стоит на страже и охраняет музыку от полной гибели. Все же критики вообще обыкновенно в зависимости от толпы и плывут вместе по течению, где толпа собирается на какой-нибудь скандал, там и они вертятся и тоже орут в тон.

Ну, да бог с ними. К счастью, самая-то музыка от них не зависит. У Колиной музыки нет толпы, но зато есть такие ценители и настоящие любители (не любители скандала), которых не отдашь за самую огромную толпу. И вот в этом смысле в последнем концерте было совсем тесно. Зал был очень большой и потому не наполнен (Ньюмен и возроптал по этому поводу), но атмосфера была самая приподнятая, и Коля был в вдохновении, и это всем передавалось, и успех был огромный. Каждая вещь решительно вызывала бурю. Мне некогда описывать, кто, что говорил и кто был. Сейчас тороплюсь на почту.

Тут живет художник Сомов, и мы с ним иногда видимся. Рахманинов заказал ему Танин портрет, который вышел великолепно и совсем как старинный. А с Сергея Васильевича он писал пастелью и тоже очень хорошо. Мне очень жалко, что у нас нет средств, а то бы я заказала ему Колин портрет.

* Востоке (англ.).

** Западе (англ.).