У одного молодого преподавателя колледжа можно получить комнату за 10 долларов в неделю

25 октября [1929 г.]

[Хаверфорд»]
Два дня не могла писать, так как вчера опять был концерт [1], и я была очень занята.

Устроились мы здесь довольно сложно, благодаря тому, что дом Сванов — номер первый в колледже, у самых ворот колледжского парка и только одной стороной обращен в парк, а другой выходит на улицу College Lane, а улица эта есть самый бурный тракт Америки, по которому гудят и трещат целые сутки грузовики и автомобили из Нью-Йорка в Калифорнию и обратно. Прибавьте к этому автобусы, трамваи и прочие обычные уличные шумы и представьте себе, что должно получиться. Мы проспали здесь (вернее продежурили) три ночи и, приложив их к девяти ночам на пароходе, решили, что надо найти хоть собачью конуру, но тихую, и отоспаться. В этом состоянии Коля совершенно не мог подготовиться к выступлению, до которого осталась всего неделя. И вот мы стали ездить на ночь в один американский дом, хозяин которого еще летом писал Свану, что мечтает, чтобы мистер Метнер пожил у них. Но переезжать к ним совсем мы не хотели, так как чувствовали бы себя стесненно. Туда езды автомобилем 20 минут. Но надо было из-за этого позже садиться за работу и вообще оказалось сложнее, чем предполагали. Надо было утром и с хозяйкой поговорить, которая ждала в столовой, потом иногда оказывалось, что не вернулся еще шофер, отвозивший детей в школу, и вообще масса мелких обстоятельств, разбивавших Колино рабочее утро. Надо было найти что-нибудь скромное за деньги, чтобы не чувствовать, что одолжаешься, и, кроме того, чтобы было ближе от Сванов, чтобы не тратить денег на автомобиль. Оказалось, у одного молодого преподавателя колледжа можно получить комнату за 10 долларов в неделю, то есть он-то ничего не хотел брать, но мы даром не соглашались. И вот мы стали ходить на ночь в эту комнату и приходить к Сванам к утреннему кофею. Но и это довольно утомительно, так как хоть путь и очень приятный полем и парком, но больше 15 минут, и утром, пока оденешься и пока дойдешь, — проходит целый час и Коля еле-еле может дойти и дождаться кофея. А к ночи мы тоже бываем иногда утомлены и приходится брать автомобиль. Но зато там тишина полная и никто и ничто не будит и только слышишь птиц на ближайших деревьях. Что еще очень приятно в нашем ночном пристанище — это то, что дом-вилла отапливается нормально, ибо принадлежит одной семье (учитель с женой и двумя детьми) и они делают, как хотят, и не жгут вагонов угля для того, чтобы подыхать от жары. В домах же с квартирами (Сваны в трехэтажном домике занимают нижний этаж) должны исполнять постановление топить с 1 октября. Оставить топку нельзя, так как, кроме радиаторов, в каждой комнате есть трубы, идущие насквозь через потолок и пол, и от них так и пышет жаром. И вот, вследствие этой совершенно бессмысленной топки, здесь в комнатах бывает невыносимо. Коле очень трудно работать при его способности согреваться. Солнце и трубы нажаривают, а открыть окна нельзя, так как шум с улицы мешает работать. Он сидит за роялем почти неодетый, а с него так и льет пот ручьями. Это очень его ослабляет. И в особенности еще после столь жаркого лета. Сегодня уже чувствуется перегиб на осень, и мы выходили даже в драповом пальто.

Сейчас решаю закончить записи на этой страничке и отправить их, а то слишком долго нет от нас вестей.

За это время два раза приезжала Кошиц для репетиций [2].

19 октября мы ездили к одному директору колледжа в Бринморе слушать по радио чествование Эдисона. Слышали массу речей, но поразила в особенности ответная речь Эдисона. Его голос казался как будто с того света. Ему 82 года. Когда он кончил и сказал «Good night»*, то ему сделалось дурно, а мы, не зная этого, были поражены тем, что внезапно оборвались аплодисменты Эдисону и наступила мертвая тишина. Но он на другое же утро оправился.

Были мы еще в обсерватории в Соурсморе. На Колином концерте [3] с нами познакомился русский астроном Коваленко, заведующий обсерваторией. Он женат на американке, и она за два года замужества научилась говорить по-русски. Они приехали за нами в автомобиле, и мы через полчаса были в обсерватории — шестой в мире по величине. Коля все эти годы мечтал посмотреть, наконец, небо. Он был очень счастлив и наслаждался так, что забыл и время, которое было ограничено, так как на утро необходимо было рано вставать. И он, и Коваленко так увлеклись, что мы обе ничего не могли сделать. Но и то Коле удалось посмотреть едва пятую часть того, что он хотел. Мне давали тоже взглянуть в телескоп, и должна сказать, что зрелище это не только

прекрасное, но и жуткое. Открывается такая глубина, горящая ярко синим огнем, как не может создать никакое воображение. И в этоq синеве — разных оттенков огненные шары, излучающие ослепительный свет.

Прилагаемая программа [4] — первое выступление. Прошло все чудесно и успех был полный, и устроитель этого — Сван — был страшно доволен и даже счастлив, как он сам выражался. После этого, переменим свой пострадавший наряд, Коля был отвезен к попечителю колледжа, где был устроен прием, и ему, столь утомленному, пришлось простоять 40 минут, пожимать руки и разговаривать. Это уж неизбежно здесь. Ми в конце концов его покормили, и мы посидели с полчаса в отдельной столовой в русской компании: то есть двое Сванов, княгиня Гагарина и астроном Коваленко с женой.

После того как нас накормили и напоили, пришлось опять выйти в гостиную и посидеть еще с полчаса. Потом нас отвезли домой в двух автомобилях, причем в каждом из них находилась пара американцев, которых надо было пригласить зайти чокнуться портвейном, поднесенным Коле, и, значит, еще посидели и очень поздно легли.

Вот уже Коля играл и вчера [5], но это было исключительно для студентов Хаверфордского колледжа и из посторонней публики проникли человек 20—30. Атмосфера была совсем замечательная, и Коля играл даже удачнее, чем 18 октября, и сам был совсем доволен исполнением, так как успел выграться в «Стейнвей», чего еще не было в Соурсморе 18-го.

Трудно сказать, что имело наибольший успех, так как аплодировали всему бурно, и вообще аудитория, состоявшая, главным образом, из •студентов, была Коле в высшей степени приятна.

Коля сыграл им еще Сказку e-moll из op. 34 и должен был повторить Сказку e-moll из op. 14.

* «Доброй ночи» (англ.).