Хочется писать обо всем

5 февраля 1925 г.

Нью-Йорк
У нас оказался сверчок на печи. Обнаружился этот очаровательный жилец с ночи на 3-е число, когда мы вернулись с концерта, и теперь как к ночи, так он начинает свою песенку. Увидать его никак не удается.

6 февраля 1925 г.

Нью-Йорк
Эти дни после последнего концерта жизнь нас как-то особенно завертела, так как мы всех отодвигали, а теперь все надвинулись, и у нас каждый день кто-нибудь или мы где-нибудь. Это неизбежно, а между тем так хочется писать обо всем, делиться с близкими — так бы и сидела целый день, кажется, и писала бы. Я тут особенно занята, так как, помимо обычных моих дел, много приходится решительно всюду сопровождать Колю и быть дома, когда он кого-нибудь принимает, так он еще не владеет английским языком [1]. Я надеюсь, что вскоре смогу писать больше, так как во Франции (мы едем отсюда 1 апреля) я опять смогу взять кого-нибудь для уборки, и это уже даст мне часа два в день. А главное, кончится эта «светская» жизнь. Теперь и концертов осталось немного: наверняка (то есть уже подписано условие) при Иельском университете в Нью-Хейвене [2] и в Балтиморе [3]. Но еще идут переговоры о Рочестере [4] и еще, может быть, один концерт будет здесь [5]. Все это в марте, а февраль занят корректированием наигранных вещей в механический рояль [6], и это каторжная работа. И лежит куча корректур от Циммермана: новые песни и скрипичные вещи [7], первую корректуру которых уже просматривал Лев Эдуардович.

10 февраля 1925 г.

Нью-Йорк
Вот уже восьмой день после последнего концерта [1], и мы ни одного вечера не дома, а если и дома, то у нас гости. Эти дни и в деловом отношении были суетливы и не удалось писать, а сейчас вспомнить все, что было, невозможно,

У Коли появилось, помимо его воли, два урока [2]. Оба американца — артисты, которые играют его вещи. Один приезжает не издалека (3 часа от Нью-Йорка), а другой из Детройта —16—18 часов по железной дороге.

Сегодня мы два часа делали корректуры наигранных Колей вещей для механического рояля [3]. Один такой мистер сидит у механизма и заводит его. Рядом пюпитр с нотами Колиной вещи. Коля с карандашом в руках и при малейшем недочете останавливает, отмечает это в нотах и говорит мне по-русски в чем дело, а я потом перевожу американцу. Сегодня выправили всего две вещи. Против ожидания выходит очень хорошо; ошибок в нотах совсем не было и только оттенки пришлось поправлять. Коля сегодня очень горд и говорит, что он даже не ожидал, что он так чисто играет. Дело в том, что когда играют для этого механизма, то нельзя не только ударить, но даже слегка и беззвучно задеть не ту клавишу, так как она уже непременно передаст даже малейший намек на прикосновение. И потом при корректуре все эти лишние звуки надо вычищать, и все предупреждали, что это очень кропотливая и длинная работа. А Коля (пока в двух вещах) даже слегка не задел ни одной клавиши.

Коля пошел с Дроздовым в концерт Элли Ней, а я сижу дома и весь вечер пишу.

Знайте, пожалуйста, все, кто читает мои записки, что все время без остатка, которое не требуется на самые неотложно вопящие дела, я отдаю на корреспонденцию. Не укоряйте, что мало пишу. Сегодня и в концерт из-за этого не пошла. Но смогла это сделать только потому, что на мой билет пошел Дроздов и зашел за Колей и довезет его домой. Но не всегда могу найти себе заместителя.

Сижу сейчас при открытых окнах (несмотря на то, что уже 10 часов ночи и с реки тянется густой туман) в легком летнем халате и чувствую себя так, будто теплая летняя ночь и даже хотелось бы, чтобы было прохладнее. И все это делается так внезапно, как в сказке. Только что мы мерзли и с трудом скользили по ледяным тротуарам. Мы с Колей оба очень страдаем последние дни от этого воздуха: голова не держится, и так и тянет к подушке. А днем не удается прилечь, так как всякие дела Коля назначает на промежуток после обеда, до второй порции работы. А по вечерам кутежи. Здешние жители до одурения развлекаются. Коля осатанел и начал отказываться. Чтобы вы могли иметь понятие, какая тут светская жизнь, расскажу, например, следующее: получаем приглашение от мистера и миссис Efrem Zimbalist на вечер в 10 часов 30 минут ночи, устраиваемый ими в Бетховенском зале для дочери Гофмана, которой исполнилось совершеннолетие и она называется теперь дебютанткой, то есть впервые выступающей на арене светской жизни, и поэтому и Гофманы сами и все их ближайшие друзья и родственники идут устраивать этой девчонке «встречи». Это так и печатается на пригласительном билете: «to meet Miss Hofmann»*. Мы от этого случая отказались, написав, что уже были приглашены куда-то раньше.

Завтра, например, мы должны идти на чай к миссис Уркс, но пойду я одна, то есть с m-me Рахманиновой, а Коля, может быть, зайдет за мной. Он говорит, что лучше побегает часок по улицам. А то ведь и в самом деле он почти не гуляет. Дома сидит за работой, а потом изволь сидеть в салоне.

Сегодня мне протелефонировали от Стейнвея, что билеты уже взяты на «Арабик», который отходит 1-го апреля, и французская виза уже проставлена на паспорте. Значит, если, бог даст, ничего не помешает, мы уезжаем отсюда довольно скоро.