Американская поездка
Вся зима прошла в хлопотах — часто безнадежных.А на лето 1929 года мы снова обосновались в Нормандии, на даче французского композитора Шарля Кёклена. Сюда мы и вызвали А. М. и Н. К. Метнер из Монморанси.
С этим летом связана трагикомическая история, и в ней на долю Метнера выпала одна из главных ролей. Сидя как-то в городском парке, мы увидели девочку с русской няней и разговорились. Уже пожилая женщина стала рассказывать нам всю свою прежнюю жизнь и вдруг обронила фразу:
— Ну а потом я к Сванским поступила.
— Как, к Сванским, няня! Да ведь вот это Аля** перед Вами сидит.
— Ах, Аленька, милый!
Ну тут пошли рассказы о наших детских прогулках с колясочкой по улицам Васильевского острова. За этими воспоминаниями прошлого трогательная женщина невольно забывала о своих прямых обязанностях, предпочитая наведываться к нам на дачу Кёклена. Вечером мы все провожали ее домой, причем Николай Карлович надевал белый берет, чтобы виднее было в потёмках. Нянины хозяева искоса смотрели на ее отлучки, и вот в один прекрасный вечер, поравнявшись с ее домом, мы нашли калитку запертой тяжелой цепочкой. Няня ничуть не смутилась, влезла на довольно высокий забор, но вдруг вспомнила, что забыла на прощанье поцеловать Метнера; подозвала его к себе и стала бурно обнимать. В этот момент двери дачи распахнулись, и хозяин вышел со свечой в руках, осветив и няньку на заборе, и Метнера в белом берете, и остальных нас, в смущении отступающих. Николай Карлович уверял нас, что няню обязательно рассчитают «за шашни с
местным поваром»! Беда в том, что мы скоро узнали, что оно так и случилось, и нам пришлось подыскивать няне новое место…
За всеми повседневными делами американская поездка не очень-то налаживалась. Мне удалось заручиться согласием нескольких лиц на устройство выступлений Николая Карловича в колледжах близ Филадельфии, а певица Нина Кошиц предложила ему совместное выступление в ее нью-йоркском концерте . Всего успешнее действовал Лалиберте, который сумел добиться ангажементов из разных школ, интернатов и даже женских монастырей в провинции Квебек, где впоследствии Николая Карловича встречали с цветами и платили кто как мог, не очень разбираясь, откуда он и что собой представляет его музыка. В общем намечено было концертов пятнадцать и чистого заработка около трех тысяч долларов.
Метнеры приехали к нам в Хаверфорд в начале октября 1929 года, и Николай Карлович водворился в нашей спальной комнате вместе с роялем, доставленным, как и в первый его приезд в Америку, фирмой Стейнвей. В этот их приезд нам пришлось наблюдать вблизи всю невероятную суматоху повседневной жизни Метнеров, особенно в периоды концертирования. Вот что записала в свое время Екатерина Владимировна: «С виду Метнер показался нам очень усталым. Стояла страшнейшая осенняя жара, а он, заперев окна и двери, задернув тяжелые портьеры от солнца, беспощадно упражнялся по пяти-шести часов в день, с утра до обеда. Потом отдыхал, читал лежа или дремал, потом яростно пил чай и шел пройтись на час, час с лишним, потом опять работал до ужина. Он к себе беспощаден, но также беспощаден и к Анне Михайловне, и ко всем, близко его окружающим. В общении с менажем* Метнеров возникает такое чувство, что все участвующие в нем подхватываются каким-то мощным потоком, какой-то силой, проявляющейся вне отдельных индивидуальностей; а проводником этой силы является Николай Карлович. И вот он сам работает до изнеможения, Анна Михайловна готовит, чинит, штопает, поет, играет на скрипке, пишет что-то без конца; и только кто-нибудь войдет в это хозяйство, он тоже сейчас же плывет по потоку — что-то устраивает, кому-то пишет, что-то улаживает. А Николай Карлович, гонимый этой силой, нетерпеливо, буйно, яростно чего-то требует, волнуется…»
Другая запись касается концерта, состоявшегося 18 октября 1929 года в Суорсморе: «Первый концерт прошел напряженно, но поток бушевал яростно, дыхание захватывало. В Сонате-балладе op. 27 Николай Карлович на эстраде немного сбился, у меня сердце остановилось, но поток захлестнул ошибку и вынес Николая Карловича на вершину…»
Следующий концерт происходил в Хаверфорде 24 октября утром, вместо лекций и занятий, и произвел потрясающее впечатление. Метнер играл свои чудесные «Гимны труду» op. 49 и действительно весь концерт был гимноподобным.
Сами Метнеры, вероятно, понимали, насколько второе американское путешествие было плохо организовано, и сознание это не могло не портить им настроения. Покончив с Канадой, они задержались лишь ненадолго в Нью-Йорке.
«Дорогие молодые люди *, — писал он. —Мы уезжаем гораздо раньше, чем собирались […] Единственный доступный нам пароход «America» […] — самый большой из второклассных, отходит 12-го [февраля]». Итак, их пребывание в Америке продлилось всего четыре месяца.
Увидели мы их снова летом того же 1930 года и только тогда узнали все подробности о постигшей их катастрофе. Оказалось, что, по совету заведующего концертным бюро фирмы Стейнвей и сыновья А. В. Грейнера, А. М. Метнер основную часть денег, заработанных Н. К. Метнером концертными выступлениями, поручила перечислить в один из французских банков некоему А. Гудману. Чек на сумму 2500 долларов, выданный Гудманом, оказался фальшивым. Ничего не подозревая, Метнеры представили американский чек во французский банк, и им было заявлено, что он «sans provisions»—то есть, что никакого вклада денег не было.
Отчаянию Анны Михайловны не было пределов, и она буквально не смыкала глаз, пока Рахманинов — их неизменный и верный друг и защитник — не вызвал ее и не сказал, что «покупает» у них фальшивый чек. Став владельцем чека, Рахманинов получил юридически право вмешаться в эту историю и законным путем установить, кто же был повинен в мошенничестве.
* Об этой нормандской встрече оставила живые воспоминания моя первая, ныне покойная, жена Екатерина Владимировна (она скончалась в 1944 году).
** Меня так всегда с детства звали.
* ménage — быт (фр.).