На конкурсе в Вене

Мы в Вене прожили дней десять, и, хотя от атмосферы конкурса у меня осталось очень тяжелое воспоминание, наша жизнь в Вене была чрезвычайно приятна. Мы много работали. Комнаты — моя и Метнера — разделялись одной небольшой комнатой; если двери были закрыты, мы совершенно друг другу не мешали. В нашей программе две совпадали: Четвертая баллада Шопена и «Блуждающие огни» Листа. Мы с Метнером иногда упражнялись таким образом: если я играл в одной из этих пьес партию левой руки, то Метнер одновременно со мной партию правой, и наоборот. При таком музицировании мы, конечно, открывали двери своих комнат и потому очень хорошо слышали друг друга.

Питались мы в маленьком ресторанчике, помещавшемся вблизи от нашей квартиры в полуподвальном этаже. Это был, собственно, извозчичий трактир, в котором обедали также небогатые студенты, гак как университет был расположен поблизости. Очень любезный и расторопный кельнер, еще не старый, лысый человек, очень радушно встречал нас и называл каждого из нас «герр доктор», очевидно принимая нас за студентов и желая этим преждевременным эпитетом польстить нам. Еда в этом ресторане была незатейливая, но очень свежая и довольно вкусная, а главное, дешевая. Раз в день мы позволяли себе роскошь: заходили в близ расположенное кафе «Бетховен», пили там кофе, ели чудесный венский хлеб или мороженое; иногда позволяли себе выпить рюмку превосходного вина малага или кружку пива. По вечерам раза два-три мы ездили в расположенный на окраине Вены увеселительный парк «Пратер», где бывало много народу; там были всевозможнейшие виды незатейливых развлечений, в том числе карусели и, тогда новинка, «американские горы», которые были устроены так, что после того, как тележка проделывала весь свой путь, она в конце концов падала в пруд и оказывалась плавающей лодкой. При этом падении в разные стороны неслись брызги, а дамы и девицы поднимали неистовый визг. Там же, в «Пратере», был театр, в котором ставилась оперетта «Венеция в Вене» с очень привлекательной, изящной легкой музыкой Й. Штрауса, прекрасно исполнявшаяся.
Мы предприняли также раза два очень приятные прогулки за город. Погода все время стояла прекрасная.

В Вене на всех бульварах и скверах играли или духовые военные оркестры очень хорошего качества, или же небольшие струнные оркестры, которые превосходно исполняли вальсы Штрауса.

На этом конкурсе в Вене, помню, были из Москвы: В. И. Сафонов, дирижировавший всеми аккомпанементами концертов и пользовавшийся очень большим влиянием, а также Н. С. Морозов, не знаю почему рекомендованный в качестве члена жюри, хотя он не был им в какой мере пианистом. Состав пианистов-конкурсантов был очень высок. От Москвы, как я уже сказал, были трое; из Петербурга приехали ученики А. Н. Есиповой — Ю. Лялевич и М. Домбровский. Лялевич жил потом в Одессе и имел хорошее имя как пианист; позже он уехал в Польшу. Домбровский же стал профессором Киевской консерватории, но довольно рано умер. Уровень заграничных пианистов был значительно ниже русских. Наиболее даровитым из них был некий венгр Санто, который впоследствии завоевал себе на европейской эстраде довольно крупное имя.

За исключением А. Ф. Гедике, все композиторы-конкурсанты были слабы. А он выступил с отличными сочинениями: с Фортепианным концертом, который впоследствии издан как Концертштюк, со скрипичной сонатой и рядом фортепианных пьес, среди них — Тарантелла.

Он был потом приглашен в ряд европейских центров, в том числе и в Москву, где выступал, но не имел большого успеха. Из русских же участником конкурса каждый приобрел в дальнейшем заметное положение и более или менее известное артистическое имя.

Как уже говорилось, премия и по композиции, и по фортепиано была только одна, но на конкурсах установился обычай отмечать некоторых исполнителей почетным отзывом. И Гедике, и Метнер, и я имели на такой почетный отзыв несомненное право; Гедике и Метнер его и получили, а меня обошли. Между прочим, в Вене у меня перед самым конкурсом случилась большая неприятность: Метнер открыл резко дверь, за ручку которой я держался, и содрал мне ноготь, у меня сделался довольно серьезный нарыв на пальце. Таким образом, я играл на конкурсе с «больным пальцем, что, конечно, мне сильно мешало. Метнер был от этого случая, в котором, он, разумеется, ни в коей мере не был виноват, в полном отчаянии.

Этот конкурс, на котором за композицию премию получил русский, а несколько русских получили почетный отзыв, был встречен заграничными участниками очень враждебно, так что некоторые доброжелательно к нам относившиеся советовали нам на заключительный банкет не ходить. Я, когда объявлялись результаты конкурса, туда не пошел, а Метнер и Гедике при этом присутствовали. Рассказывая мне о результатах конкурса, они упомянули лишь о премиях, а о почетных отзывах умолчали, видимо, не желая меня огорчить.

Невзирая на всю неприятность атмосферы конкурса [5], повторяю, наше совместное пребывание в Вене оставило у меня на всю жизнь очень хорошее воспоминание.

В Москву мы вернулись тоже не вместе. Метнер с отцом отправились в какое-то маленькое путешествие [6], а мы с Александром Федоровичем поехали вместе.

Еще раньше Венского конкурса я довольно близко сошелся с Метнером и его семьей, так как они летом в течение нескольких лет, гак же как и я, жили на даче в Кунцеве, мы с Метнером там довольно чисто встречались. Встречи происходили и в училище ордена св. Екатерины [7], где Метнер, я и Гедике одно время преподавали. Это давало нам право на освобождение от военной службы.

Во время первой мировой войны мы с женой (летом 1915 года) месяца три прожили в Крыму, сначала на даче М. П. Чеховой, потом в «свитском» доме у Долгоруковой. Там же мы сняли комнату и для Н. K. Метнера с женой.

С ними мы прожили недели три вместе [8]. Это было прекрасное время: много часов проводили мы на берегу моря, купались, гуляли.