Первый концерт Метнера в Лондоне

Метнер присутствовал на всех упомянутых моих выступлениях и подарил мне печатный экземпляр «Русской хороводной», сделав на нем надпись, которая мне очень дорога . Первый концерт Метнера прежде никогда не исполнялся в Лондоне; впервые в Англии я сыграла его в моем родном городе Бирмингеме под управлением Адриана Боулта еще в 1930 году. Никто другой в те годы в Англии это сочинение не играл, кроме самого автора, да и только для упомянутой грамзаписи.

Первый и Второй концерты Метнера я несколько раз исполняла в ряде провинциальных городов. Вообще я всегда старалась включить пьесы Метнера во все свои программы, и автор оказывал мне честь присутствовать на моих лондонских концертах, пока ему позволяло здоровье.

В декабре 1947 года я повторила Первый концерт Метнера в Лондоне , выступая на сей раз с Филармоническим оркестром под управлением Джорджа Уэлдона, который только что закончил грамзапись этого сочинения с тем же оркестром и с участием Метнера*. Поэтому

ко времени моего выступления и дирижер, и оркестр, конечно, уже отлично знали партитуру и легко справлялись со своей задачей. Как раз тогда было много разговоров об атомных бомбах; перед моим выходом на эстраду Метнер мне сказал: «По мощи начало должно звучать, как взрыв пяти атомных бомб!»

В концерте в честь семидесятилетия Метнера участвовала вместе со мной Ода Слободская . К сожалению, Метнер опять был болен и не мог присутствовать, но прислал мне трогательную записку. Он теперь должен был вести очень спокойный образ жизни и избегать всяких усилий и волнений, но он по-прежнему слушал мою игру и помогал мне советами.

Музыка была главным в жизни Метнера. Однако он был значителен не только как композитор и пианист, но и как человек. Вместе с мягкостью и скромностью ему свойственны были твердая воля, непоколебимое мужество и стойкость в неуклонном служении своим идеалам. Интеллектуальное дарование совмещалось в нем с трогательной, иногда детской простотой. Ему чужды были малейшая аффектация или претенциозность; он не любил ничего показного и никогда не стремился быть на виду, был очень добр и обладал большим чувством юмора; его серо-голубые глаза могли искриться смехом, но при случае и пылать негодованием.

Раз как-то мы обсуждали одну техническую трудность в фортепианной игре, и он сказал: «Духовное достигается только в борьбе с материальным». Это замечание часто приходит мне на память. Общение с Метнером и его дружба были для меня большим счастьем.

Метнер считал, что композитор не творец, а только медиум, передаточное звено. «Мы ничего не творим, — говорил он, — все уже существует. Мы только открываем». Он носил с собою записную книжку, чтобы записывать темы; они в изобилии приходили ему в голову сами собою. Он говорил, что для него трудность не в том, чтобы отыскивать темы, а в том, чтобы решать, какие из них нужно отбросить. Он част годами берег их, прежде чем использовать для своих произведений. Начальная тема Концерта № 3 была сочинена им, когда ему было только восемнадцать лет, но он чувствовал, что она предназначалась для какого-то будущего произведения, до которого он тогда еще не дорос. По мере того как некоторые темы все более и более настойчиво напоминали о себе, он решал, какое будет его следующее произведение. Для него главная трудность композиции заключалась в «объяснении», как он это называл, то есть в том, чтобы найти наиболее точное и яркое выражение своей мысли. Я всегда удивлялась его тонкой изобретательности в области контрапункта. Когда я спросила, как происходит, что темы, задуманные независимо друг от друга, соединяются между собою с таким совершенством, Метнер ответил: «Это делается само собой».

Он спросил меня раз, что важнее в музыкальном произведении — тема или ее обработка; когда я ответила: «Тема», — он сказал: «Вы совершенно правы. Но многие сказали бы — обработка».
Ни одно из его произведений не было иллюстрацией какого-либо сюжета и никогда не предполагало какой-либо программы; иногда какая-нибудь идея или легенда определяли настроение пьесы. Например, шесть сказок op. 51 посвящены Золушке и Иванушке-дурачку; про Сказку op. 20 № 2 он сказал: «В звоне колоколов слышна гроза». Он не любил аналитических бесед о своей музыке перед ее исполнением и считал, что музыка должна сама за себя говорить.

* Я имела удовольствие присутствовать в студии «His Master’s Voice», когда делалась запись и было интересно видеть и слышать, как Метнер репетировал с оркестром.