Современник Скрябина и Рахманинова. Г. Г. Нейгауз

Упрекали Метнера и в «кабинетности», замкнутости, недостаточной чуткости к внешнему миру, к «живой жизни».

Замкнутость эта происходила от разных причин, среди которых были и весьма достойные уважения, наряду с более обыкновенными. Он имел, несомненно, высочайшее понятие о служении искусству — доказательством этого все его творчество и та степень мастерства, которая немыслима без абсолютной преданности своим идеалам, без неустанного, напряженного выковывания своих средств выражения.

К несомненным признакам его мастерства я причисляю в первую очередь изумительное владение формой. Даже при первом, беглом знакомстве с любым сочинением Метнера музыканта всегда поражает органичность, законченность формы, логика развития, последовательность изложения, соподчинение частей во имя целого. Впечатление это только усиливается при более детальном разборе его сочинений, особенно крупной формы, как некоторые сонаты для скрипки и фортепиано и другие. В качестве особенно яркого примера (крупной формы) приведу хотя бы одночастную соль-минорную сонату op. 22. Она восхищает не только мужественной драматичностью содержания, но и обилием контрастирующих моментов — тут и нежность, и робость, и глубокое раздумье, и элегические настроения, и неиссякаемая энергия, —но все ведет к ясно намеченной цели, «траектория» сонаты от первой до последней ноты ощущается как одна непрерывная линия!.. Ведь это доступно только очень большим мастерам.

Или вот пример малой формы — «Траурный марш» из op. 31. Всего две странички текста, а сколько сосредоточенного выражения, сколько глубочайшей скорби, неприятия смерти, охватывающего нас, когда внезапно умирает молодое, прекрасное существо (вот почему нет в этом марше момента просветления, как обычно в похоронных маршах, — вспомним Бетховена, Шопена или Скрябина — в Первой сонате)… Мощная кульминация fortissimo в середине марша напоминает мне пред смертный угрожающий жест Бетховена навстречу внезапно разразившейся грозе… По силе выражения и предельной лаконичности считаю этот марш шедевром.

Один из излюбленных жанров в фортепианном творчестве Метнера — его «сказки», небольшие музыкальные новеллы. Жанр этот — близким и к более объемным новеллеттам Шумана, и к небольшим интермеццо Брамса, но совершенно оригинальный и новый благодаря программно-поэтическому содержанию, хотя и не указанному, но угадываемому.

«Сказ», «быль» так и просятся на слова, хотя, как всякая хорошая музыка, совершенно не нуждаются в них. Очевидно, Метнер придавал понятию и смыслу «сказки» особое значение. Он ведь сочинял не толь ко сказки, небольшие пьесы, но и сонаты-сказки, сонату-балладу (в конце концов — тоже сказание). Соната-reminiscenza и впрямь является не только рассказом, но и воспоминанием о чем-то давно минувшем… Цикл «Забытые мотивы» опять настойчиво возвращает к прошлому. Потому, может быть, некоторые считают музыку Метнера «вчерашней», но мне это определение кажется неверным — он сам и его музыка наполнены чувством благоговения и любви к действительно прекрасному, славному прошлому.

* Цитату эту я прочел в интересной книге Г. Шнеерсона «О музыке живой и мертвой».