Урок этюд «Блуждающие огни»

Надо сказать, что свой родной город Москву дядя Коля любил как культурный центр, но жить и работать его всегда тянуло на окраины города, где больше простора, тишины, воздуха и природы. Так, с 1913 по 1919 год он прожил в районе Девичьего поля, в Саввинском переулке, недалеко от Новодевичьего монастыря, в соседстве с местом, где покоятся Чехов, Скрябин и многие другие славные сыны России. До переезда в Саввинский переулок, то есть до 1913 года, дядя Коля вместе со своей женой Анной Михайловной и братом Эмилием Карловичем некоторое время жил в деревне Траханеево, верстах в пяти от станции Хлебниково. Там у опушки леса с видом на широкое, открытое поле снимали они большой помещичий дом, вполне приспособленный дли русской суровой зимы. Летом у них иногда гостил Андрей Белый, с которым дядя Миля вел оживленные разговоры. Случалось, что они, жестикулируя, уходили в лес, если дома что-нибудь мешало их углубленному спору-беседе…

Зимой в Хлебникове было особенно восхитительно, и можно было спокойно и сосредоточенно отдаваться творчеству. Вспоминается картина: терраса в снежном сугробе почти в пол-аршина глубиной. Ясная, морозная звездная ночь. На террасе стоит на треножнике маленький телескопическая труба. Снег около нее расчищен. Дядя Коля, закутанный в шубу, сидит в деревенской тишине у своего астрономического прибора и шарит им по черному, таинственному пространству неба…

А внутри дома на стенках, как на небе, красуются созвездия из портретов Гете, Пушкина, Бетховена, Канта, литографии храмов, Акрополя и, как сейчас помню, одной из известных картин Боттичелли.

Вот в эту «тихую обитель» я приезжал из Петербурга к своему учителю. Уроки мне там давались в течение двух дней, то есть в два приема.

Для меня в ту пору это был целый поток откровений. Здесь необходимые для пианиста-школьника сложные технические проблем и сильно облегчались в свете внутренних смыслов данного произведения разрешались в безусловном подчинении им. Темп и ритмичность исполнения дядя Коля образно сравнивал с «пульсированием крови» и организме, а двигательные процессы пальцев, кисти и локтя — с танцем», где все частные движения координируются для общей двигательной цели, вытекающей из внутреннего смысла музыки. Все это иллюстрировалось его личным исполнением на рояле. Особенно памятна таким образом пройденная с Метнером Соната F-dur, op. 10 № 2 Бетховена. Я был потрясен впечатлением от того, что мне открыл дядя Коля. Я покидал его и дома, окунувшись в будни консерваторских занятий, старался как можно дольше удержать свое рабочее настроение. Но время шло, и наставал момент, когда меня снова неудержимо влекло к моему учителю.

*

Помню, как привозил я дяде Коле на урок этюд «Блуждающие огни» Листа и парафразы того же композитора на вальс из оперы «Фауст» Гуно и на «Пляску смерти» Сен-Санса. Все эти вещи я изучал в классе Есиповой… но надо было слышать, какие одухотворяющие, буквально завораживающие указания делал мне дядя Коля в этих виртуозных и, казалось бы, внешних пьесах. Технические ухищрения этих произведений в трактовке Метнера воспринимались как живая ажурная ткань самой музыки. Внешняя эффектность таких сочинений, обычно при исполнении другими пианистами легко переходившая в механичность и автоматичность, претворялась Метнером как внутренне оправданная и поэтому необходимая особенность этой музыки.

В таком претворении играл немалую роль строго обдуманный и прочувствованный темп, динамика звука, педализация и акцентировка, придававшие скульптурную форму отдельным эпизодам и всему целому.

Так, эпизодически питаясь живым источником метнеровского мастерства педагога-художника, я в конце концов не выдержал, бросил отчий дом и, перебравшись в Москву, стал учеником Метнера, как раз к тому времени взявшего в консерватории класс фортепиано с ограниченным числом учеников. Тут, естественно, я еще больше сблизился с дядей Колей. Я поселился в том же районе Девичьего поля, где он жил, и помню, как дорожил я каждым часом, проведенным с ним, и как много давали мне не только занятия музыкой, но и те разговоры, которые мы с ним вели большею частью во время прогулок. Обычно по окончании ежедневной порции работы мы втроем: дядя Коля, я и собака (фокстерьер Фликс) —отправлялись около 5 часов вечера гулять.