В годы войны я мало видел Метнеров

11 февраля

Чудные рецензии в «The Times» и «Daily Telegraph». Генри Вуд и другие прислали Николаю Карловичу поздравительные телеграммы Вообще Николай Карлович доволен, но не очень: он всегда хотел играть с русскими исполнителями.

25 февраля

Николай Карлович сказал:

— Как мне ни грустно констатировать, но Цецилия Ганзен играет лучше Каттерала . Я не знаю, в чем дело, но англичане не могут играть, как русские. Или они выворачивают кишки, как Бичем (а к музыке не подходит выворачивать кишки), или же играют равнодушно, да рав-но-душ-но — ровной душой. Я очень люблю Каттерала. Он прелестный человек, и ведь он все дал, что только мог. Но он рассудочно играет. Вот тут надо forte, тут diminuendo, а в музыке рассудок только сзади должен бежать. Рассудок — это только слуга. И надо чувствовать и переживать в тот самый момент, когда играешь, а не после. А то получается какая-то разогретая картошка. Да, вот англичане — я их очень высоко ценю, поразительный народ, высокомузыкальный. Куда до них французам, а вот дать необходимую эмоциональность они не могут.

В годы войны я мало видел Метнеров, так как работал далеко от Лондона. В саду их дома построили бетонное бомбоубежище, но Николай Карлович ни разу в нем не прятался даже во время самых зверских налетов и вел обычный образ жизни в доме. Уродство и злоба войны глубоко угнетали его.

Первое исполнение Концерта-баллады для фортепиано Николая Карловича прошло в особенно тяжелых условиях. Война была в самом разгаре, чуть ли ни каждую ночь были налеты на Лондон.
1944 год
19 февраля

Ночью был налет на Лондон сильнее, чем все последние. Большая бомба разорвалась совсем близко от Royal Albert Hall, выбила все окна. Через улицу, в французском институте, от которого ничего не осталось, были убиты двое. В зале был холод, всюду разбитое стекло, которое еще не успели вымести. Николай Карлович играл с Филармоническим оркестром под управлением сэра Адриана Боулта свой Концерт-балладу. Николай Карлович взошел на эстраду «сердитый», с полузакрытыми глазами. Как-то «ввалился» на табурет, потом встал, подвинтил его и как будто успокоился. Этот Концерт-баллада как-то гораздо понятнее мне, чем последние сочинения Николая Карловича. Аплодировали хорошо, вызывали три раза. Пошли переодеваться.

— Где-то я себе палец оцарапал? — говорит Николай Карлович, показывая на большой палец правой руки, — все клавиши были в крови. Вы не заметили красных пятен? Вчера репетиция была три часа. Добрейший человек Боулт — ну все, все делает для меня. Вот к старости вижу, что доброта очень важная вещь в жизни. А вчера ночью какой ужас у нас был. В первый раз в наш дом что-то стукнуло.

После этого концерта до самой смерти Николая Карловича я очень редко виделся с Метнерами. Как-то в 1950 году я попал в Лондон и навестил Анну Михайловну и Николая Карловича. Он уже был болен. Сидели разговаривали, Николаю Карловичу попалась на глаза программа радио.
— Ах, надо послушать радио! Там что-то передают, называемся «Accelerando». Я сейчас как раз об этом думаю. Вот не понимают люди, что это такое — accelerando! Это как бы вожжи, постепенно, равно отпускаемые.
1950 год
16 ноября

Николай Карлович сидит похудевший, с аккуратной бородкой.

— Вот соль запретили есть! Ничего есть не могу — так все безвкусно. Как это можно без соли?! Ведь даже господь Иисус Христос в Евангелии только хорошее говорит о соли! От всего я устаю — ни нагнуться, ни гулять пойти в ветреную погоду. Играть еще могу, — вот свой Квинтет рекордировал , но концерты вряд ли смогу больше давать. Вы знаете, два года уже не сочинял: от этого я больше всего уставал. Холодно что-то, Анюточка.

Анна Михайловна несет халат, черную ермолку, перчатки шерстяные, из которых вылезают все пальцы… Николай Карлович все надевает и ложится на тахту…