Человек средних сценических способностей

Г. М. Поземковского, вступившего в труппу в 1915 году, мне пришлось слышать мало. У него был красивый голос, и Мария Николаевна Кузнецова-Бенуа переманила его во Францию. Я только изредка в иностранной прессе встречал потом его фамилию в составе русских эмигрантских трупп А. А. Церетелли, М. Н. Кузнецовой и других. Эти труппы возили по Европе и Южной Америке почти исключительно русский репертуар, и Поземковский занимал в нем видное место. Те немногие отзывы, которые мне случайно довелось читать о Поземковском, были благоприятными.
Уход Виттинга, Пиотровского и Поземковского образовал солидную брешь в группе теноров. К тому же Лабинский начал разъезжать с концертами.
В замену им явились драматический тенор Николай Никанорович Куклин и лирический — Степан Васильевич Балашов, часто стал выступать, преимущественно в Малом театре, Николай Николаевич Рождественский. Несколько позже в «аки», как мы сокращенно называли академические театры, перешел из Театра музыкальной драмы Николай Степанович Артамонов и с периферии Александр Михайлович Кабанов.
Николай Никанорович Куклин пришел в ГАТОБ сбольшим опытом работы в концертах А. Д. Шереметева и в Театре музыкальной драмы. В его эмиссии звука кое-что напоминало Ершова — большой, в гортани зажатый голос. Воспитанник Академической капеллы, он еще в Музыкальной драме восхищал дирижеров знанием музыки, умением выявлять в каждом произведении то, что в нем наиболее ценно.
Человек средних сценических способностей, но очень любознательный и трудолюбивый, он сразу был назначен в дублеры Ершова как в труднейшей партии Ирода («Саломея»), так ив Отелло и в Труффальдино («Любовь к трем апельсинам»). Конечно, выступать в партиях Ершова после него было очень трудно: как ни общепринята французская пословица «сравнение — не доказательство», все сравнивали обоих исполнителей, к тому же не очень объективно. Но если отрешиться от сравнения с гением и говорить о просто хороших исполнителях, то Куклин, выступавший в молодости под управлением отличных музыкантов Театра музыкальной драмы и работавший с ее замечательным режиссером И. М. Лапицким, с честью занимал предоставленное ему в ГАТОБе место одного из первых теноров.
Лирические партии одно время исполнял Н. Н. Рождественский. Он имел очень много достоинств, был искренен, темпераментен, влюблен в искусство и трудолюбив. Но «бодливой корове бог рог не дает», и Рождественский при всех своих способностях был обделен голосом. Он пел абсолютно все, любую партию пел вдохновенно, но его голос называли химическим продуктом: он был искусственно выращен, искусственно развит. В концерте этого голоса вполне хватало, в опере ему недоставало чистоты интонации, элементарной силы. В сугубо лирических местах своих партий Рождественский все же производил прекрасное впечатление музыкальностью, замечательной дикцией и большим внутренним горением. Он бывал обаятелен во многих местах партий Ленского и Рудольфа («Богема»), в некоторых сценах Де Грие («Манон»). Он владел интонациями музыкального юмора — партия Давида в «Мастерах пения», был очень хорош в Дон-Хуане («Каменный гость»), но на драматические сцены Германа или Радамеса и даже легендарного Парсифаля его всегда не хватало.