Как отвлечься от воспоминаний

И снова трагедийная, правда, не раз петая партия -Любаши. Это тоже невероятно трудная партия, но и она приносит певице триумф: зритель видит, а слушатель слышит глубокие страдания смятенной души. Мужественная, волевая женщина отдала себя целиком Грязному, иона не собирается уступить свое счастье кому-нибудь другому. Ей отвратителен Бомелий, но ее любовь требует жертвы, и она, побеждая свое омерзение, на нее идет. Эта сцена производила жуткое впечатление. Любаша скоро убеждается в том, что Грязной для нее потерян, и жизнь ей больше не нужна. Последние реплики она поет совсем чужим, отрешенным, замогильным голосом. Такое исполнение требовало основательной работы над тембровыми модуляциями, но Преображенской при ее способности подхватывать все на лету и интуиции репетиций требовалось втрое меньше, чем другим: ей достаточно было определить задачу, чтобы все автоматически стало на место. В каждом звуке ее голоса слышалось прежде всего глубокое переживание.
Бурно растет успех певицы. Преображенская становится примадонной номер один. В театре готовят «Трубадура» в моем переводе, и дирижер В. А. Дранишников приглашает меня присутствовать на занятиях с Преображенской — Азученой. Он хочет похвастать ею, потому что мы с ним неоднократно беседовали о знаменитых итальянках с Марией Гай во главе, исполнявших эту партию с огромным успехом. У них у всех были исключительно большие голоса, блестящая техника, выдающаяся вокалистская потенция и такие же актерские способности. Больше четверти века прошло со дня их гастролей, но созданные ими образы Азучены прочно обосновались в моей слуховой и зрительной памяти. Может быть, слишком мелодраматично, но страстно, увлеченно исполняли они партию Азучены. Местами они «рвали страсть в клочья», но завладевали сердцем слушателя. Даже такой тонкий ценитель, как К. С. Станиславский, писал в «Моей жизни в искусстве», что впечатление от пения итальянцев не только «задержалось в слуховой памяти», но и как бы ощущалось им «физически», что он «захлебывался», что у него «физически замирал дух и нельзя было удержать улыбку удовольствия».
Как отвлечься от воспоминаний, от сравнения Преображенской с Марией Гай, Монти-Брунер и даже с молодой в первый свой приезд в Россию Рубади. И вот идет занятие с дирижером. Партии свои Преображенская учила легко и быстро, по, перегруженная работой, она еще не успела твердо выучить партию Азучены, где-то еще спотыкается на тексте, однако с первых же фраз утверждает свое право на собственную нюансировку и буквальносразу втягивает нас в мир своих переживаний. Какие-то места по требованию дирижера повторяются, и мы с ним переглядываемся: характер нюанса как будто тот же, но в каком-то одном или двух тактах тембровые блики другие. Певица ищет более выразительный колорит.
Спектакль. Хор поет свою интродукцию. Преображенская — Азучена сидит неподвижно, но взоры слушателей устремлены на нее: согбенная фигура своим скорбным видом давно привлекла внимание зала. Неожиданно бесконечно глубокий, чарующий голос начинает мрачное «Треск, дым и пламя». Жутко становится в замершем от тревожного предчувствия зале. Запутанное либретто, шаблонность сцены, электрическая жаровня перестают существовать и замечаться. Все кажется правдивым, потому что правдивы интонации певицы, искренни каждое слово, каждый жест.