Парил над оркестром

Все было великолепно в ее исполнении одной из труднейших партий меццо-сопранового репертуара — Амнерис («Аида»). Голос, полный задушевности, тепла и внутренней силы, буквально парил над оркестром и легко, без малейшего нажима посылал какие-то флюиды в зал, как бы околдовывая слушателей. Большой, горячий, но умело управляемый темперамент, собранность, искренность внутреннего переживания, величественная, пропорционально изваянная царственная фигура, стилизованный, но не нарочитый жест — таков был багаж молодой певицы. Если прибавить ко всему идеальный «певческий рисунок», ошеломляющий успех дебютантки будет вполне понятен.Никто не сомневался, что труппа обогатилась незаурядной, пожалуй уникальной, певицей. Здесь налицо был не только выдающийся меццосопрановый голос, но и совершенно явное драматически-трагедийное дарование.
Никто не удивился, когда начинающей певице поручили самую трудную партию русского репертуара — партию Марфы в «Хованщине». Крупный рост, не очень женственные черты лица предопределили склонность Преображенской к воплощению на сцене характеров сильных, волевых, даже суровых. Конечно, ей поручали партии Полины («Пиковая дама») или Октавиана («Кавалер роз»), Ганну в «Майской ночи» или Шинкарку в «Борисе Годунове», но не они составляли основу оперной деятельности исключительно одаренной певицы.
В те годы, когда Преображенская должна была выступать в «Хованщине», театральный воздух Ленинграда сохранял еще аромат «Хованщины», которую в 1911 году поставил Ф. И. Шаляпин, требования ленинградцев к исполнителям этой оперы были особенно высокими. Однако Преображенская сдала этот экзамен прекрасно. Одержимость любовью к Андрею Хованскому и огромная экстатичность веры, по сути, два противоположных чувства, певчески и сценически воплощались Преображенской с такой силой, каждая фраза отчеканивалась такими убедительными интонациями, так рельефно, что слушатель находился в плену у певицы до последнего вздоха Марфы.
И вдруг на афише появляется имя Преображенской в качестве исполнительницы «голубой» партии пажа Урбана («Гугеноты»). Что общего между трагедийными партиями Амнерис, Марфы, Любаши из «Царской невесты», которые определили лицо артистки, с пажом? Справится ли этот большой голос с требованиями легкости и подвижности, которые Мейербер предъявил к исполнительницам партии пажа? Паж явно лежит вне сферы таланта этой певицы.
Но вот паж на сцене. И светлая окраска звука, легкость пассажа, сдержанное кокетство травести сразу пленили аудиторию. Оказалось, что природа и интуиция таланта с лихвой восполнили то, чего не додала школа.