Вопрос о репертуаре Шаляпина

Не слишком состоятельны, с моей точки зрения, и попытки определить репертуар Шаляпина какими-нибудь придуманными концепциями, любовью к музыке того или много композитора, в частности к музыке Н. А. Римского-Корсакова. Если бы он любил этого композитора, он пел бы не только эффектные партии Варяжского гостя и Ивана Грозного, а и Салтана и Додона. Кроме того, если бы он больше тяготел к русской музыке, он не мог быпройти мимо Кочубея в «Мазепе» Чайковского. Но воспитанный главным образом на зрелищно, эффектных постановках, он привык к Мефистофелям и Дон-Кихотам и не торопился их сменить.
Вопрос о репертуаре Шаляпина нельзя рассматривать вне условий времени, в которое он жил. Он не сразу стал знаменитостью, его интеллект не сразу стал всеобъемлющим, наконец, он не сразу обрел право что-либо диктовать своим хозяевам — будь то императорский театр или частная антреприза — безразлично. И вольно или невольно он плыл в фарватере рыночных требований, а они — эти требования — склонялись прежде всего к эффектным ролям — к бойтовскому Мефистофелю или Дон-Кихоту. Вот где, а возможно, и в какой-то лени на поиски лежала причина ограниченности шаляпинского репертуара.
Я зорко наблюдал за Шаляпиным с 1900 года. Я читал все, что о нем писалось, все, что от его имени рассказывалось,— бунта против репертуара или даже простых поисков я не наблюдал. Репертуар тех лет строился по двум линиям: по велению буржуазного общества и по соображениям кассы. В соответствии с этим строился и репертуар Шаляпина. Вначале Федор Иванович пел во всех тех операх, в которых пел любой первый бас, потом он постепенно стал их сокращать, оставляя прежде всего выигрышные роли.
Заразившись новым духом революционных лет, Шаляпин должен был бы искать новый репертуар. Начав примерно с «Золотого петушка», он бы потребовал постановку «Сицилийской вечерни», чтобы спеть Прочиду. Он бы поискал что-нибудь хотя бы у Россини («Моисей», «Танкред» и т. д.). Он бы многое нашел у Моцарта. Но он этого не сделал.
Не очень меня убеждают и новые экскурсы в область предположений о творческом сдвиге Шаляпина в революционные годы и пересмотре им своего отношения к исполнявшимся партиям. Он, как и всякий гений, шел впереди своего времени. Кто знает, не следует ли «перевернуть вопрос», как говорил Белинский: может быть, не он что-то переработал, а мы стали точнее понимать его замысел? Все, что можно было выжать не только из любой партии, из каждой исполняемой фразы, Шаляпин брал сразу и только в мелочах, в отдельных деталях, он бывалнеисчерпаем. Однако это не касалось общей концепции роли.
В 1962 году мне пришлось присутствовать на заседании секции критики ЛО ССК, когда обсуждалось творчество В. П. Соловьева-Седого. Один из музыковедов сделал упор на где-то «удачно найденный» композитором септаккорд. Благодаря собрание за доброжелательную критику, Василий Павлович не преминул сказать, что этот септаккорд им не найден, а написан потому, что, пожалуй, иначе и нельзя было. Вот таких «септаккордов» — талантливых, замечательно уместных и восхитительных деталей — у Шаляпина были тысячи, они сыпались у него как на рога изобилия в были следствием его гения, непрестанных исканий, постоянной работы его творческой души.