Бесподобен монолог о сирени

Начинается фуга — карикатура на лирику Бекмессера. Мастера перебегают между скамьями и вокруг них, садятся на свои места и снова возбужденно вскакивают — все предусмотрено, так чтобы естественно возникало решение: «Негоден и не взят!» Мальчишки окружают будку метчика, и хороводом «Но будет ли рыцарю он присужден?» заканчивается сцена.
Больше полувека прошло со дня первого представления «Мастеров пения» в ТМД и немногим меньше со дня их возобновления в Госботе, но мне кажется, что я только вчера принимал участие в этом вихре событий, переживавшихся как нечто свое собственное: ведь ТМД тоже восстал против оперной рутины.
От полнокровного, темпераментного звучания ансамблей до растерянной, в тишине при неожиданно замолкшем оркестре реплики жестяных дел мастера Нахтигаля, которую с глупейшим видом как бы ронял бас Шумов: «Вот странный случай»; от неистово мятущихся фигур «мастеров» до полных спокойной уверенности Вальтера и Ганса Закса — все запечатлелось в памяти на всю жизнь и остается в воспоминаниях непревзойденным образцом режиссерского мастерства, хотя купюры, сделанные еще в ТМД по требованию полиции, так как спектакль длился шесть часов, кончаясь после часа ночи, и оставленные в Госботе, нанесли его стройности большой ущерб.
Ряд музыкальных отрывков второго акта «Мастеров пения» принадлежит к лучшим лирическим страницам, когда-либо написанным Вагнером. Бесподобен монолог о сирени, замечателен дуэт Закса с Евой. Остро задумана серенада Бекмессера. Финальная фуга второго акта не имеет себе равной во всей оперной литературе.Первыми вступают разбуженные мастера, к ним исподволь присоединяется хор, затем в драку ввязываются мальчишки, женщины в ночных чепцах и т. д. В оркестре все время звучит в той или иной комбинации инструментов бекмессеровская серенада, послужившая причиной ночного скандала.
Режиссеру нужно было огромное мастерство, чтобы организовать этот хаос, потасовку, сумятицу, происходившие на разных плоскостях сценической площадки. Должен тут же сказать, что далеко не во всех спектаклях все сходило благополучно, порой случались и так называемые накладки. Однако сцена в целом была так тщательно отработана, выглядела такой органичной, что казалось, будто иначе и быть не могло.
На Лапицкого в это время пытались воздействовать идеей «пролетаризации искусства» и «социализации» каждой сцены. Кое-кто и в прессе и в дискуссиях стал пропагандировать такую мысль: Вагнер, мол, создавал театр в первую очередь не для зрительного восприятия, а для слухового и обогатил язык слов (Wortsprache) языком звуков (Tonsprache). Отсюда якобы следует, что звуковой хаос может дать гораздо большее впечатление, чем строго классическое исполнение больших ансамблей, в частности в знаменитой сцене драки в «Мастерах пения», требующей социального раскрытия борьбы между мещанством и представителями передовой мысли. Лапицкий все это выслушивал с крайне серьезным видом, изредка в его глазах вспыхивали искры гнева. Как-то значительно позже он сказал мне, что при постановке «Мастеров пения» в Москве задолго до этих заумных речей попытка игнорировать замечательную музыку привела режиссера к провалу.