Финляндский полк

Любопытно сложилась моя судьба в это время. Когда я был мобилизован, меня, как и других артистов Театра музыкальной драмы, направили в 11-й лейб-гвардии Финляндский полк. Однако полковой священник наотрез отказался зачислить меня в певческую команду. Самый факт моего согласия исполнять православные молитвы, не меняя своего вероисповедания, доказывал, как он утверждал, что я даже не иноверец, а просто безбожник.
С жалобой на свое положение я поехал к начальнику канцелярии Николая II гофмейстеру А. С. Танееву (однофамильцу автора «Орестеи»).
Александр Сергеевич Танеев тоже был композитором. Его опера «Метель» была поставлена на Мариинской сцене, а какие-то балеты — в Народном доме и еще где-то.
За год до этого у меня была к нему просьба, и я, по совету А. К. Глазунова, поехал в канцелярию и записался на очередной прием. Когда я вернулся оттуда, мать рассказала мне, что звонил какой-то Танеев и был недоволен, что я не дал ему знать о своем приезде. Я был немало удивлен тем, что такой важный сановник сам мне позвонил, но буквально не успел снять пальто, какраздался телефонный звонок. Я снял трубку и, сказав «алло», услышал в ответ, как старческий голос копирует мое исполнение знаменитой серенады из второго акта «Мастеров пения». Мне показалось, что это дурачится мой приятель И. В. Иванцов, и я нетерпеливо воскликнул:
— Брось дурачиться, Ваня, дело говори, — но в ответ услышал:
— Это говорит не Ваня, это Танеев. Вы ко мне заезжали? Почему же вы не велели мне доложить?
— Ваше высокопревосходительство…— забормотал я в большом смущении, но меня перебили:
— Для людей искусства я не высокопревосходительство, а Александр Сергеевич. Зачем вы записывались на прием вместо того, чтобы велеть мне доложить?
— У меня к вам небольшая просьба, — ответил я, — так что я не считаю себя вправе мешать вам в неприемные часы.
— Нет уж, пожалуйста… Что вы сейчас делаете? Вы не могли бы сейчас приехать? Я буду рад познакомиться. У вас есть лошадь? А то я пошлю за вами свою.
Я наспех переоделся и поехал в здание Русского музея, где жил Танеев и где была его канцелярия. У него я застал известного реакционера графа Бобринского, председателя Государственного совета. Танеев меня ему представил и усадил тут же. Но через минуту, убоявшись, что мне будет скучно, подошел к боковой двери и громким веселым голосом крикнул:
— Надин, смотри, какой у нас гость. Пожалуйста, займи его, пока я занят.
Надежда Мартыновна, жена Танеева, наговорила кучу комплиментов в адрес Театра музыкальной драмы и ряда ее артистов. Минут через десять пришел Танеев, и разговор об искусстве велся уже за чаем. Наконец я изложил свою просьбу. Танеев был уверен в ее исполнимости. Речь шла о пожизненном для меня правожительстве в Петербурге. На это нужно было получить разрешение царя. Танеев тут же продиктовал мне текст прошения и, созвонившись с бароном Будбергом — начальником Канцелярии по приему прошений, на высочайшее имя приносимых, — направил меня к нему.