Мечты о Босфоре

На митинге я впервые услышал Луначарского. Он говорил очень спокойно, таким языком, что его речь можно было застенографировать и сразу пустить в набор без всякой редактуры.
Говорил он о том, что война стала для народа невыносимой, что союзники отнюдь не так щедро снабжают нас вооружением и амуницией, как это расписывается в газетах, что наши войска очень устали и что победа невозможна, что мечты о Босфоре неосуществимы и — прежде всего — показывают империалистический характер нашего участия «во всемирной бойне». Он подчеркивал, что его мысли — один из аспектов большевистской программы, говорил очень делово, доказывая, что гораздо важнее раздать крестьянам землю и отпустить их домой, дабы предупредить неминуемый голод.
Это была не первая большевистская речь, которую я слышал, ее существо в какой-то мере мне уже было знакомо. И, откровенно говоря, я больше вникал тогда в ее форму и лексику.
Такое умение говорить всю жизнь было предметом моей зависти, и я неоднократно ловил себя на том, что красивая лексика, интонации, выразительные нюансы, переливы голоса, ритмичные паузы и вдохи сами по себе так пленяют мое воображение, что я из-за деревьев не вижу леса, то есть не всегда в достаточной степени оцениваю содержание. Вероятно, это результат моего певческого восприятия всех слуховых впечатлений, когда само бельканто хорошего певца при всей моей придирчивости к отдельным, даже маленьким, недостаткам вдруг заполняло всю мою слушательскую психику и заставляло не замечать происходящую па сцене, иногда вопиющую, нелепицу.Так, между прочим, самые ярые вагнеристы забывали о вагнеровском стиле исполнения, когда Баттистини — Вольфрам, Аримонди и Наварини или даже менее интересный по своим голосовым средствам Карасса пели в «Тангейзере». Даже Виктор Павлович Коломийцов, в годы моей молодости верховный жрец байрейтского бога, как-то сказал мне на «Тангейзере» постом 1913 года:
— Это, конечно, не то, но это «не то» лучше некоторого «то», когда на помощь желанию овладеть вагнеровским стилем не приходят необходимые природные данные.
Речи А. В. Луначарского были проникнуты ненавистью к буржуазии и любовью к народу. Организаторы концертов отнюдь не были в ту пору настроены в пользу его тезисов, но они знали, что для публики его имя стало крайне привлекательным, и часто приглашали его участвовать в митингах-концертах.
После первой встречи с Луначарским я стал ловить афиши с его фамилией, слушал его выступления, жадно читал его статьи, порылся в его интересных корреспонденциях из Парижа. Но снова встретиться с Анатолием Васильевичем мне довелось только в ноябре 1919 года.
* * *
Круг моих впечатлений ограничен петроградскими театрами — притом далеко не всеми — и строительством профсоюза сценических деятелей.