Камерный характер симфонизма

Стилистически характерны для «посмертного» периода творчества Малера прежде всего—камерный характер симфонизма и полная свобода симфонической структуры, в пределе ведущая к полному упразднению и преодолению симфонической формы в классическом смысле и замене ее свободной многочастной рапсодией ). Гигантское напряжение Малера-симфониста, до сих пор державшее собранной вместе по существу уже распавшуюся конструкцию симфонии (распавшуюся и как идея в бетховенском смысле слова и—следовательно—как инструментальный жанр),—это напряжение у Малера после VIII симфонии исчезает. Его заменяет индивидуалистическая свобода в мелодике, гармонии, формообразовании, членении на части. Мелодические линии теряют резко очерченные контуры, свободно и независимо текут одна подле другой, скрещиваются, прорезывают друг друга. Принцип тональной гармонии (да и вообще каких бы то ни было гармонических комплексов) исчезает, уступая место сплошь горизонтальной структуре. Отпадает построение мелодии из гармонически-тонального принципа, ее движение в предчувствии кадансированного завершения. Чрезвычайное развитие получает полиритмия: Малер постоянно дает одновременные звучания одинаковых тематических образований в разных ритмических вариантах. Исчезает периодизация тактов. Кульминационные пункты достигаются не путем гармонических нагнетаний и разрешений, но на основе своеобразных мелодических импульсов. Такая же свобода в оркестровке—индивидуализованные голоса поручаются отдельным инструментам без всякой оглядки на тембровую «благозвучность» их совместного движения. Особенно жестки и остры комбинации тембров в IX симфонии (в первой и еще более—в третьей части—« бурлеске»).

Но, несмотря на все эти стилистические изменения, Малер остается верен основному: стремлению к выразительности во что бы то ни стало и выведению симфонии из песни. Оба эти принципа в «Песни о земле» и IX симфонии доводятся до крайних возможных для Малера пределов. Каждой инструмент становится послушным орудием выразительности; ухо, чувственная красивость самодовлеющего звука перестают играть всякую роль. Местами, особенно в IX симфонии, создается впечатление, будто музыка непосредственно исходит от обнаженных нервов.

Известный немецкий музыковед Ганс Мерсман назвал «Песнь о земле»—«самой выразительной партитурой в мире». Действительно, в европейский музыке XX в. трудно найти более искренние, глубоко выстраданные и трагические страницы, нежели вся «Песнь о земле» или первая часть IX симфонии. Пожалуй, это лучшее, что оставил Малер.

От X симфонии (точнее—одиннадцатой) сохранились только эскизы. Она задумана в пятичастном плане: одно адажио и четыре скерцо. Построение, повторяющее в еще более утрированном виде парадоксальную структуру IX симфонии. Две части—первая, адажио, и третья, интермеццо (под заглавием «Purgatorio»—«чистилище»)—закончены и в таком виде—в технической редакции Кшенека, восстановившего их партитуру—были неоднократно исполняемы, Адажио—торжественная песнь просветленного характера. В многочисленных скерцо—страшные конвульсии, почти эпилептическая напряженность нервов, демонические пароксизмы. На полях эскизов—надписи почти бредового свойства. Симфония говорит о мучительной агонии и оставляет странное и жуткое впечатление. Передают, что перед самой смертью Малер настаивал на ее полном уничтожении.