Как характерна для молодого Мясковского эта ненависть ко всему внешнему

Вернемся к статье «Чайковский и Бетховен». Она была мужественным выступлением, это бесспорно. Но в статье заключалось нечто сверх того. Защищая создателя Патетической симфонии от довольно распространенных в те годы упреков в отсутствии оригинальности и новизны, Мясковский писал:
«…Чайковский был одним из тех редких теперь художников, для которых средства их искусства никогда не становились целью. Всегда стремясь лишь к выражению своих внутренних переживаний, всегда будучи искренен, Чайковский почти нигде не впадает в позу, в преувеличение… Редко кто обладает такой убедительной (быть может, хотя порой и неуравновешенной) формой, в которой мысль как бы струится непрерывным и однородным током, и вследствие того так легко воспринимается; никогда не найти у Чайковского ни одной гармонии, не возникающей естественно под давлением мелодического начала, ни одного контрапунктического штриха, который бы не был вызван необходимостью, ни одного искусственного, а потому теряющего ценность контраста; его оркестровка почти лишена эффектов, но всегда является как бы органически свойственной данной музыкальной мысли… У Чайковского на первом плане всегда стоит выражение, что, а не как; гениальная же интуиция и первоклассная техника сами собой дают это как… Я рад хоть этой бледной заметкой выразить, а может быть и воскресить в других, священный восторг и безграничное поклонение, вызываемое во мне именем одного из тех Великих, которому место не только в Пантеоне славянства, но всего культурного мира». (Из статьи Н. Я. Мясковского «Чайковский и Бетховен».)
Как характерна для молодого Мясковского эта ненависть ко всему внешнему, к искусственности и праздному щегольству техникой! И в то же время он ни на мгновение не принижает «средства искусства» во имя его цели. Наоборот, именно для естественности выражения художнику необходимы и гениальная интуиция и первоклассная техника. Чем выше и значительнее цель, тем совершеннее должны быть средства.
Нет сомнения, что в статье о Чайковском композитор формулировал мысли об искусстве ему наиболее близком, дал своего рода клятву верности симфонизму, как он его понимал. Еще прямее говорит Мясковский о своем, лично облюбованном и выстраданном идеале в этюде-очерке «Н. Метнер». Этюд о Метнере появился в ответ на весьма неблагоприятное суждение о нем видного петербургского кри- тика В. Г. Каратыгина [1]. Однако выступление Мясковского явилось в неменьшей степени, чем статья о Чайковском и Бетховене, его музыкальным «исповеданием веры». Чувствуя себя пленником петербургского академизма (это ощущение он сохранит надолго), композитор восстает против вялости формы, против рутины и гладкописи «школы Глазунова» во имя естественности. Но и в статье о Метнере он отнюдь не отождествляет искренность чувства с правдой выражения. Путь к последней труден. Художественную естественность Мясковский сближает с совершенством выражения, с внутренней необходимостью всех составных частей, с «логикой чувств». Эту логику он высоко ценит в произведениях Метнера. Ее он будет добиваться всю жизнь, вновь и вновь преодолевая, то с полным, чаще — с частичным успехом, инерцию готовой формы.