Один из последних концертов в Москве

Н. Я. Мясковский. Собрание материалов в двух томах. М., 1964, т. 1, с. 114 (в первом изд. 1959 г., с. 101, примечание второе, имеется ссылка на источник).Мясковского в России и за рубежом (отметим, что письмо, в котором дано детальное описание случаев произвола и дирижерских промахов Малько, написано почти восемь лет спустя после концерта) :
«Приведу один случай, когда я был Вами до такой степени возмущен и даже выведен из равновесия, что хотел написать Вам письмо и, конечно, не зашел в артистическую комнату. Это было в один из последних концертов в Москве, когда Вы играли Третью сюиту Чайковского. Чайковский для русского музыканта — это имя, отношение к которому должно быть как к святыне… Между тем, что Вы сделали: Вы выбросили Скерцо, отчего нарушилась тональная и эмоциональная взаимозависимость трех последних частей; Вы сделали варварскую (извините) купюру в Вальсе, чем совершенно исказили и его характер, и форму; в Теме с вариациями Вы давали такие нюансы и темпы, которых у Чайковского нет и не могло быть, так как они были рассчитаны на невзыскательный вкус… Мне кажется, что…. проникновение [в авторский замысел], граничащее с самоотречением, должно быть единственным стремлением всякого крупного артиста». (Из письма Н. Я. Мясковского к Н. А. Малько от 31 мая 1930 г.)
Отвечая Малько, обстоятельно доказывавшего принципиальное право исполнителя на индивидуальную или отвечающую духу современности трактовку сочинений композиторов прошлого, вплоть до купирования менее ценных с его точки зрения эпизодов, Мясковский дал вполне конкретную характеристику своей позиции:
«…Что касается Чайковского, то мой взгляд такой на исполнение его: по возможности ближе к тексту, предельно избегать манерности (что Чайковскому абсолютно несвойственно), не давать лихорадочных темпов, не форсировать звуковых контрастов, не поддаваться глупым бредням о плохой форме у Чайковского и потому не своевольничать в смысле купюр и т. п. Легенда о плохой форме пошла оттого, что у Чайковского обнажаются рамплиссажи, но тут спутаны причина со следствием: именно благодаря исключительному чутью формы (во всех зрелых сочинениях…) он иногда нужные временно-пространственные места заполнял непервосортным материалом как последствие спешного письма.
Так в Третьей сюите Вы выбросили часть Вальса — получилось что-то куцое, досадно неубедительное, какой-то воробей с подрезанными крыльями и хвостом. Исчезновение Скерцо (правда, очень трудного) вызвало досадную однотонность сопоставлений характеров. Я смотрю — чем корнать, лучше вовсе не играть, тем более что русский дирижер должен помнить, что он играет сочинение (хотя для него и слабое) классика русской музыки… Что же до трактовки Вариаций, то мне не нравились только два момента: 1) манерность концовок (особенно в теме), 2) лихорадочность перехода к полонезу и слишком быстрый темп последнего. Уверяю Вас, что Чайковский был композитор очень строгого вкуса в чисто исполнительских оттенках, не экзальтированный, и даже эмоциональность его выигрывает при несколько более сдержанной ее трактовке. Его нельзя играть ни по-французски, ни по-цыгански! Вот, кажется, и все». (Из письма Н. Я. Мясковского к Н. А. Малько от 28 июля 1930 г.)