Любовь к трем апельсинам

Не удивительно было поэтому и читать в статьях и видеть в постановках Радлова смешение стилей цирка и драмы, балагана и комедии, встретить в одном спектакле гимнастов, акробатов, трансформаторов и актеров, играющих персонажей, о которых автор той или иной пьесы не думал и не гадал.
Работать с Радловым в двадцатых годах было трудно еще и потому, что в его взглядах на искусство не было последовательности, провозглашая одно направление, он неожиданно резко менял его и увлекался противоположным. Развивая нередко эстетские взгляды, он на спектакле Александра Моисси в антракте вдруг неожиданно пропел восторженную оду его реалистическому искусству и закончил ее цитатой из «Моцарта и Сальери»:
Он несколько занес нам райских песен,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье,
В нас — чадах праха — после умереть!
А ведь Моисси высказывал взгляды, казалось бы, совершенно чуждые Радлову, говоря, что режиссеры выгнали со сцены актера, заменив зрелищными эффектами весь его пафос и приучив зрителей смотреть, а не слушать.
Так же неожиданно пытался Радлов оправдать свой постановочный метод ссылкой на Луначарского, цитируя его высказывания по поводу постановки в каком-то захудалом театрике какой-то пьесы А. Н. Толстого. Разругав пьесу, Луначарский не мог отрицать того, что «примитивное и грубоватое исполнение артистов» тронуло его, вызывая «человеческую симпатию».
Когда я сказал Радлову, что его «Любовь к трем апельсинам» осталась непонятой не только массовым, но и интеллигентным зрителем, Радлов воскликнул: «Именно такой спектакль сейчас и нужен!.. Ведь зал ржал от удовольствия! — продолжал он.—Неужели же всегда нужнаабсолютная логика? Вы же актер, неужели вам никогда не приходилось просто, бездумно, от всей души веселиться на сцене, ну просто валять дурака? Не верю!»
В оперном театре Радлов был не очень ко двору: он не только не знал музыки, но он ее не чувствовал. С. И. Танеев говорил, что есть люди, которые не знают музыки, но любят и чувствуют ее, и есть другие, которые знают музыку, но ее не любят. Из личных встреч и наблюдений за Радловым я пришел к заключению, что он и не знал и не люби музыки.
«Нужна советская опера, — говорил он.— Конечно! Но ее нет, так давайте приспосабливать классику».
К счастью, Дранишников и Асафьев следили за каждым его шагом и, хоть с трудом, порой удерживали от превращения оперного театра в драматический с музыкой.
Влияние высокообразованного и культурного режиссера во многом было полезно оперному театру, но основной порок Радлова — незнание музыки — все же часто сказывался. Однако у Радлова бывали большие удачи и в опере.
Прежде всего это относится к возрожденному в оригинальной редакции «Борису Годунову».