Весь вокальный мир ждет чудес

Накануне решающего заседания музыкальной курии пайковой комиссии Облрабиса, па котором я был докладчиком, ко мне явились два артиста ГАТОБа с просьбой обязательно включить в список кандидатов на паек и Назарова, от которого «весь вокальный мир ждет чудес». Пайков было восемьдесят два, кандидатов— высококвалифицированных деятелей искусств и литературы — сто тридцать четыре, и я очень по-дружески, но безоговорочно выдворил обоих артистов.
Поздно вечером того же дня в моей квартире раздался робкий звонок. Открываю дверь — передо мною Самосуд.
— Можно мне к вам? — говорит он. Медленно, как бы нехотя снимает пальто, не давая мне повесить его на вешалку, делает это сам и идет за мной в столовую — единственно отапливаемую комнату, где сидит моя жена. Я их знакомлю и вижу, что он смущен ее присутствием. Спрашиваю, не мешает ли третий человек. Самосуд внимательно оглядывает жену и спокойно, но подозрительно медленно, явно подбирая слова, цедит сквозь зубы:
— Нет, может быть, наоборот. Можно ждать помощи? Будет приятно.
И заводит разговор о квартире, о дровах, о трудностях жизни, наконец, о своей тяжелой работе с певцами, многие из которых учат партию с голоса, плохо выговаривают слова, не отличаются культурой.
Ну вот, думаю я, вероятно, хочет уйти в Госбот. С чего бы это?
Но Самосуд, вдруг прервав самого себя чуть ли не на полуслове, вопросительно смотрит на мою жену и спрашивает:
— Вы что-нибудь о Назарове слыхали?
— Да, тут был на днях Вишня и рассказывал, что Тарновская от него в восторге,— отвечает ему жена.
— Как хорошо,— говорит Самосуд и обращается ко мне: — А вы?Я рассказываю о визите двух басов и о положении с пайком. Самосуд нетерпеливо слушает и перебивает меня:
— Как же можно откапать человеку, который будет заниматься развитием артистов?
Я начинаю горячиться, рассказывать о нуждах самых достойных людей. Самосуд скоро убеждается в том, что его хлопоты не увенчаются успехом, медленно поднимается, но на прощание все-таки говорит:
— Ведь они до Назарова не знали, что такое мнемоника. За одно это он стоит пайка!
Вторая запомнившаяся мне встреча была такова.
Композитор Даниил Григорьевич Френкель по закалу Малого оперного театра, проще говоря, Самосуда написал оперу «Рассвет». Либретто было сделано Ольгой Дмитриевной Форш. Оно оказалось неподходящим, и к нему приложил руку выделенный для этой цели Ленинградским отделением Союза советских писателей Дмитрий Алексеевич Щеглов. Либретто стало хуже. Тогда за него взялся завлит театра Адриан Иванович Пиотровский.
Самосуд терпеливо беседовал с авторами либретто, композитор покорно переделывал музыку, вычеркивал и дописывал. Но когда опера была совершенно готова, Ленинградское отделение Управления по делам искусств категорически отвергло ее.