Мои встречи с истинным художником. А. А. Сван

На моем музыкальном горизонте имя Николая Карловича Метнера появилось довольно рано. В 1908 году я был студентом Оксфордского университета. С первых же дней пребывания там у нас образовалось некое содружество, цель которого заключалась в поисках новизны в музыке. Все новое представлялось необычайно заманчивым: будучи хорошими чтецами с листа, мы с неистовством проигрывали сонаты для разных инструментов, симфонии, песни, целые оперы. Классики нас мало привлекали, из немецких романтиков признавался один лишь Шуман, но вот таких русских и французских композиторов, как Скрябин, Франк, Дебюсси, мы без оговорки ставили во главе всей музыки.

На каникулы я ездил домой в Петербург к родителям, а на обратном пути захватывал с собой все произведения, казавшиеся мне интересными из встреченных в разных нотных магазинах Петербурга. Как-то вместе со скрябинскими опусами мне попались на глаза некоторые вещи Метнера, только что изданные в Российском музыкальном издательстве: Сказки op. 20, Новеллы op. 17 и Ноктюрны op. 16. Помню, как мы на них набросились, и, никогда не слыхав имени их автора, мы почему-то стали предполагать, что это, должно быть, уже немолодой банковский деятель, внезапно решившийся ошеломить всех своей, небывалой музыкой*.

В Оксфорде в те годы существовало несколько очагов музицирования. Помимо университетских клуба и объединений, где либо сами студенты, либо музыканты-профессионалы выступали преимущественно с классическим репертуаром, были и частные дома, куда нас специально приглашали, чтобы познакомиться с новинками. В одном из таких домов

жил русский профессор П. Г. Виноградов, светило тогдашней исторической и юридической науки, читавший курс попеременно в Москве и Оксфорде. Он очень заинтересовался новыми русскими композиторами. Мы обычно являлись к нему рано и кое-что репетировали для себя. В положенный час Виноградов спускался с верхнего этажа где находился его кабинет, и зычным голосом, по-английски, с сильным русским акцентом объявлял программу вечера: «Сначала Сван и Коллингвуд* сыграют Сонату Франка, затем мы послушаем новые вещи Скрябина, а там уж возьмемся за Метнера». Такие музыкальные меню были в постоянном ходу, и не только у Виноградова, но и на более официальных вечерах в музыкальном клубе. Особое внимание привлекла Новелла c-moll из op. 17 Метнера с ее жестким, синкопированным ритмом и вместе с тем необычайной певучестью, пробивавшейся сквозь сложные гармонии в каких-то небывалых для тогдашнего уха ладах. Коллингвуд играл эту новинку с большим подъемом. В те времена к писал статьи о Метнере и Скрябине в парижском журнале «Guide Concerts».

Студенческие годы прошли. Я вернулся в Петербург и, конечно вскоре убедился, что Метнер никакой не банкир, а сравнительно молодой композитор и великолепный пианист. Мое увлечение им все продолжалось; теперь вместо новелл и сказок игралась на наших домашних вечерах Соната g-moll, op. 22**.

Моя первая встреча с самим Николаем Карловичем произошла в 1924 году во время его первого пребывания в Америке. Я отправился к нему в гостиницу в обществе русского пианиста В. Н. Дроздова, и мы тотчас же разговорились, касаясь вопросов современного искусства. В ту пору я уже познакомился с творчеством И. Ф. Стравинского. Но мое увлечение им было совсем иного порядка. Здесь немаловажную роль играла тогдашняя мода, именно то, чего совсем не было в нашем культе Скрябина и Метнера. Все же меня особенно поразила «Байка про лису» Стравинского в исполнении Л. Стоковского, и я об этом сказал Метнеру, который абсолютно отрицал творчество Стравинского. Признаться, мне было немного неловко спорить о модном явлении с композитором, музыка которого была так тесно связана с моей музыкальной юностью. К счастью, спор оказался довольно поверхностным и не повлиял отрицательно на наши дальнейшие отношения. Более того, вскоре мы стали друзьями. И тесную личную связь сохранили ни всегда. Я принимал близкое участие почти во всех начинаниях Метнера последующих многих лет его жизни за рубежом.

* Впоследствии Метнер в шутку иногда подписывал письма ко мне: «Ваш старый банкир».