У Метнера — критический ум

Если беседы об искусстве бывали у нас на первом месте, то это не значит, конечно, что Николай Карлович мало интересовался другим: вопросы обсуждались самые разнообразные. К нему влекло людей разных национальностей и специальностей, чувствовавших, что все они уйдут от него обогащенными.

Он говорил увлекательно, вдохновенно и притом просто, без всякой позы, без пафоса и драматизации; в разговоре часто волновался, но это никогда не мешало ему найти верное, чеканное слово, которым он владел в совершенстве. Оно бывало у него всегда наготове — и в серьезный момент, и когда он шутил или над чем-нибудь подсмеивался. Шутить он умел прекрасно, остроумно, часто смеялся и всегда готов был хохотать от души. Нарочитая торжественность, «выспренность», как он ее называл, и в обиходе, и в речи ему была неприятна, как и всякая манерность и фальшь.

У Метнера — критический ум, независимое, самостоятельное суждение, свой подход к каждой проблеме. Прекраснейший собеседник, он всегда прислушивался внимательно к чужому мнению, стараясь вникнуть, понять; реагировал всегда доброжелательно, без раздражения, без горечи. Рекламу ненавидел, особенно саморекламу, считая скромность одной из основных добродетелей художника. Скромность, при полном отсутствии самомнения, была отличительной чертой его характера.

Говоря о Николае Карловиче, невозможно не упомянуть об Анне Михайловне. Это была совершенная слитность, совершенное единство двух дополнявших друг друга душ и сердец: он — преданный своей музе, своему труду, она — тонкий музыкант, сознающая громадную ценность его дарования, вся устремленная к тому, чтобы он мог делать свое дело, ограждаемый от «суетности мира».

Оберегая и согревая его своей любовью и заботливостью, она всегда излучала на всех присутствующих теплоту своих чувств и веру в людскую доброту.

Болезнь, так мучившая Николая Карловича в последние годы жизни, начала проявлять себя уже в годы войны; ему надо было беречь сердце, не напрягать его чрезмерно долгой работой за роялем. Мы поэтому никогда долго не засиживались в их уютном домике, да и нам надо было добираться к себе почти через весь громадный город, на что уходило около часу времени.

Простившись, мы выходили на темную улицу, как в другой мир. Напутствуемые ласковым прощальным словом — до скорого свидания — и добрыми пожеланиями, мы всегда уносили с собой богатство мудрости — дар замечательного человека и приобретенное в соприкосновении с ним более глубокое понимание главного в жизни.