История вокального искусства

На следующее же утро я начал учить и тут же записывать на пластинке «Песни Отечественной войны» композитора Гартевальда. Это длилось три дня, после чего я поехал к Верховскому.
«О, у вас почти нет гиперемии, молодчина вы»,— сказал профессор.
Тогда я рассказал ему о своем поведении.
«Это возмутительно, это некультурно,— сказал профессор,— но победителей не судят. Ничего с вашим братом не поделаешь». Объяснение этому он все же дать не смог.
С тех пор я наловчился во время пения держать конфету «Корифин» на зубе мудрости, и при малейшем недомогании она меня нередко выручала. Я был не единственный страдалец, находившийся в тревоге за состояние голоса. Певица Б. страдала от полупареза левой связки, тенор И., невзирая на идеальную интонацию, страдал почти хронически неполноценным смыканием связок и т. д. При первом ознакомлении с их связками ларингологи с трудом верили, что они вообще поют, но демонстрация их успехов убеждала, что природа милостивее ларингоскопии. Долголетние последствия гайморита у Шаляпина отнюдь не должны были благоприятствовать его неутомимости, а ведь о его болезни никто бы и не знал, если бы он сам не рассказывал о ней.
Зачем я все это рассказываю? Каждый вокалист обязан тщательно изучать и всегда следить за своим голосом. Осторожный тренаж, ежедневные занятия — лучшее средство для того, чтобы быть его хозяином.
История вокального искусства отмечает ряд невыясненных наукой явлений.
Прежде всего, озадачивает вопрос, почему иногда при неказистой гортани человек обладает выдающимся по красоте и диапазону голосом, как это было с Л. В. Собиновым, а человек с идеальной гортанью отличается плоскими маловыразительным голосом, как его родной брат Сергей Витальевич (певший под псевдонимом Волгин).
Интерес представляет и вопрос о переходе от отроческого голоса ко взрослому. На практике из альта обычно получается тенор, из дисканта бас или баритон. Однако исключении так- много, что говорить о твердом правиле рискованно.
Трудно говорим, и о среднем диапазоне каждого фиксируемого голоса. Совсем нередко сопрано легко справляется с меццо-сопрановой тесситурой, и наоборот, еще чаще баритоны с басовой, и тоже наоборот. Речь идет, разумеется, о хороших голосах.
Неверно утверждение, будто переход Зары Долухановой из меццо-сопрано в сопрано — единичный, не имеющий прецедентов случай. Достаточно вспомнить хотя бы Медею Фигнер, начавшую карьеру с партии Азучены («Трубадур») и несколько лет спустя свободно певшую Брунгильду («Валькирия»). Я не говорю уже о Полине Виардо, которая потрясала мир в партии Фидес («Пророк») и однажды спела (к тому же экспромтом) обе сопрановые партии в «Роберте-Дьяволе», причем одна из этих партий основательно уснащена колоратурой.