Настоящий патриотизм

Печать, помнится, этим по очень занималась, но Шаляпин был чрезвычайно огорчен.
Наступила Февральская революция. И Шаляпин, который раньше относительно редко позволял себе демонстрировать расположение и революционно настроенному пролетариату, начал часто и охотно выступать в концертах-митингах, бесплатно пел там, куда его до Февральской революции и приглашать не смели. То он едет к матросам и вместе с ними поет революционную песню, то сам сочиняет слова и музыку и старается сделать свою песню популярной. Все чувствуют в нем перемену. Он стал проще, обходительнее. Попадая в маленький театр, он в антракте заходит к артистам за кулисы и одобрительным отзывом подбадривает их. Он как бы старался если не объяснить свое неприятное коленопреклонение, то, по крайней мере, загладить его…
Но не только в этом было дело. По всей видимости, Шаляпин был далек от настоящей оценки развертывающихся событий. Может быть, он еще не понимал, что одно только свержение царя отнюдь не разрешает вопроса о действительном раскрепощении народа, не ликвидирует бессмысленную и кровопролитную войну, что любовь к Родине, настоящий патриотизм не имеют ничего общего с «войной до победного конца», с Милюковским требованием Дарданелл, с подготовкой трагически окончившегося Тарнопольского наступления.
Федор Иванович был слишком занят своим искусством и, в конце концов, политически недостаточно зрел, чтобы вникнуть, как латиняне говорили, in medias res (в суть дела). Но Шаляпин был зрячим человеком, который видел, что произошло событие, при всех оговорках, большой важности. Постепенно он пришел к мысли, что обязан по мере возможности принимать участие в общественной жизни.
Только что закончилась забастовка аксаринской труппы в Народном доме. B качестве представителя Союза сценических деятелей я участвовал в организации ипроведении этой забастовки и имел кое-какие основания быть недовольным Шаляпиным. Во время моей беседы с антрепренером сидевший тут же Шаляпин меня не поддержал. О, я уже готов считать его капиталистом, врагом трудящихся, эксплуататором…
Но вот 21 апреля 1917 года я сижу на спектакле «Дон Карлос» — и сразу все ему прощаю.
Роль Филиппа II — новое творение гениального артиста. Оперу я плохо знаю: она в России по-русски не могла идти из-за бунтарских речей ди Позы, а для приезжих итальянских трупп этот спектакль из-за хоровых divisi был недоступен.
Зал напряжен: девяносто девять процентов зрителей, если не больше, не имеют представления о том, что им предстоит увидеть. И у всех нетерпение на лицах: скоро ли?
В наши дни я не раз слышал, что после революции Шаляпин будто бы расширил свой репертуар. Это абсолютно неверно. Ибо единственная новая роль — замечательное воплощение образа Филиппа II в «Дон Карлосе» — была создана им в Москве месяца за три до Февральской революции.