Несомненно талантливый педагог, Голинкин

И буду служить с Шаляпиным в одном театре! Я буду ходить по сцене рядом с ним или вслед за ним, драться с ним на какой-нибудь дуэли, то есть получу урок фехтования… Сколько новых возможностей, сколько соблазна! Правда, я состою на военной службе, в дневные часы репетиций занят, но я найду, любой ценой найду время…
И я с нетерпением стал ждать начала сезона — 1 сентября 1916 года.
Наконец он начался. Я сразу же обратил внимание мл то, что Шаляпин облюбовал не выдающегося дирижераA. M. Пазовского, а менее яркую индивидуальность, M. М. Голинкина, и стал ему отдавать предпочтение. Постоянные мои наблюдения за Шаляпиным побуждали меня поразмыслить о причине этого.
Голинкин приехал в Петербург с большим дирижерским опытом за плечами. Первоклассный музыкант, обладавший на редкость чутким «вокальным ухом», как дирижер он не сверкал орлиными взлетами,— он был дирижером суховато-академического толка. Голинкин отличался одной особенностью: никогда не навязывал своей воли артисту, если замечал в нем хоть искорку таланта. Это особенно ценил молодой тогда Самосуд, который у него многому научился. Несомненно талантливый педагог, Голинкин давал совет, подсказывал и всячески помогал артисту развивать предложенную ему мысль, но не отстаивал ее деспотически, как некоторые другие дирижеры. Естественно поэтому, что, встретившись с Шаляпиным, он на первой же спевке оценил художественную интуицию гениального артиста, его непрерывное постоянное творчество и уже не мог, вдохновляясь его флюидами, не дышать с Шаляпиным одним дыханием.
Их творческое взаимопонимание было настолько крепким, что, как только Февральская революция отменила «еврейский вопрос», Шаляпин потребовал приглашения Голинкина в бывш. императорский театр.
Вскоре мое внимание было привлечено следующим событием.
В январской книжке горьковской «Летописи» за 1917 год были впервые опубликованы «Страницы из моей жизни» Шаляпина. Их читали с большим интересом. И по только потому что биография эта сама по себе любопытна, не только потому что с широкими кругами читателей откровенно заговорил человек, о котором ходили легенды. Страницы автобиографии Шаляпина вызывали необычайный интерес еще и тем, что из среды сознательных рабочих посыпались протесты. Прошло ужо шесть лет с того дня, как Шаляпин, подчиняясь общей обстановке, исключавшей другое поведение, вместе с хором Мариинского театра, преклонил колено перед царем, но этого ему — выходцу из народа — не могли простить. И не только ему, и, пожалуй, не столько ему, сколько Алексею Максимовичу Горькому, которого упрекали в либеральном отпущении шаляпинских грехов…
Шаляшш велик, Шаляпин поет как никто, он готовитсявпервые спеть партию Филиппа II в вердиевском «Дон Карлосе». Ну и пусть ноет. Зачем же возвеличивать его на новом поприще — на поприще литературы? Не следовало! Таково было мнение многих рабочих кружков и групп.