О предварительном воплощении
Может быть, он прятал от всех метод и суть своего творческого процесса. Вероятно, он всевидящим оком своим сразу охватывал главные очертания будущего творения и начинал его лепить от сцены к сцене. Если центральный монолог партии (или ария) приводил его к определенному решению, он к этому кардинальному центру подтягивал все остальное. В таком духе он иногда ронял замечания, об этом рассказывали концертмейстеры, об этом говорилось в его окружении. Шаляпин много раз говорил об орнаменте, который может изменить весь характер фасада, но о предварительном воплощении — пусть только в плане — всей партии в целом мы от него разговоров не слышали.
Призрачным мне кажется и приписываемое Шаляпину стремление подчеркнуть трагическое одиночество тех венценосцев, которых он олицетворял. Если такая концепция приемлема в отношении Бориса Годунова с первых выступлений в этой партии, то в отношении Филиппа («Дон Карлос»), например, это вряд ли правдоподобно.
Вспомним спектакль.
Чем Филипп поглощен с первого выхода? Он возмущен тем, что королеву оставили одну в саду (я говорю о том Филиппе, которого дал Верди, а не переводчик и режиссеры) : нарушен этикет, и он наказывает придворную даму изгнанием.
Как это делает Шаляпин? Он идет через всю сцену по диагонали, мрачно два или три раза оглядывается, ставит свою толстую трость на скамью, еще раз озираетсяи испускает глубокий вздох. Что это — гнев из-за нарушения этикета? Не верно,— это трагедия ревнивца. Может быть, он издали видел Дон Карлоса, может быть, он даже встретил сына. Вот эта встреча и привела его в бешенство, а не нарушение этикета/
Пока королева прощалась с его жертвой, Филиппа на сцене не было, он рыщет по саду и возвращается к маленькому ансамблю.
Ни по ситуации, ни по вокальным условиям сейчас Филипп не нужен. Но Верди вернул его на сцену и вложил в его уста слова: «Такое благородное сердце не могло бы при виде меня притворяться». С первого появления Филиппа Верди подчеркнул его одержимость личной трагедией. Вряд ли это случайно. Современные переводчик и режиссеры вычеркнули эту строчку при постановке оперы на нашей сцене, но Верди ее написал, и Шаляпин ее пел. О чем она свидетельствует? О том, что мысли тирана заняты не государственными делами, не положением его трона, а сугубо личными чувствами; ревностью горит король, а не государственными или общественными страстями.
Очень хорошо помню, как Шаляпин уходил из сада под руку с королевой и неожиданно замечал ди Позу. Оп на секунду замирает, затем резко вырывает свою руку из-под руки Елизаветы, делая отпускающий всех жест, и не очень еще решительно говорит маркизу: «Останьтесь!» Он начинает буквально с предложения взятки: «Вы близки к моей особе, но почему еще ни о чем не просили?» И если бы мы спросили любого зрителя в зале, он бы сказал: да, Филипп в ревнивой тревоге хочет расспросить ди Позу, почему, собственно, королева захотела быть одна в саду.