Ситуаций непредвиденного композитором характера

Опускаю большое количество мелочей, также требовавших, по мнению Смолича, перемонтировки клавира. Я их отверг в 1962 году, как отверг предложение Московского музыкального театра имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко перемонтировать клавир.
Мои колебания в этой области длились около трех десятилетий, переживались болезненно и привели меня к точному решению: словесный текст можно в каких-то пределах и переосмыслить, однако не только не трогая монолитности музыки, но и не создавая других сюжетных ситуаций непредвиденного композитором характера.
К такому выводу я за свою долголетнюю практику приходил не раз. Был у меня один опыт и недопустимого характера.
Следует напомнить, что первые переводчики «Фенеллы» долго обдумывали, как по-русски назвать оперу Просто перевести «La muette dePortici» — «Немая из Портичи» им казалось неблагозвучным и невыгодным: как это именем немой назвать целую оперу? Имя «Фенелла» казалось слишком необычным. И в прошлом веке, первый переводчик, социологизируя в духе своей эпохи, назвал оперу, сюжет которой — эпизод из революционной борьбы народа за лучшую жизнь… «Бандиты из Палермо». Впрочем, это название было скоро убрано, и опера на русском языке, одно время даже очень популярная, шла под названием «Фенелла».
Работая в 1933 году над исправлением скрибовского либретто к этой опере Обера, я, очень искренно увлеченный окружавшей меня атмосферой низвержения старыхавторитетов и преклонения перед новыми течениями в искусстве, пришел к убеждению, что мотив восстания торговцев овощами против налогов следует усилить совершенно конкретными требованиями. А для этого необходимо найти в какой-нибудь из многочисленных опер Обера минорный и обязательно медленно-плаксивый хор, музыка которого могла бы выдержать жалобы на плохую торговлю. Но найдя у Обера такого хора, я обратился за советом к солиднейшему музыканту-дирижеру С. В. Ельцину, которым должен был дирижировать оперой.
Перелистан клавир, Сергей Витальевич остановил свое внимание на хоре № 15 (ре мажор) и спросил, обязательно ли он мне, как либреттисту, нужен. Это был как раз тот хор, который я хотел заменить другим. Я не успел закончить фразу, как Сергей Витальевич взял карандаш и, перечеркнув темп Allegro, написал темп Lento. Я онемел. А Ельцин стал вычеркивать диэзы и кое-где ставить бемоли. Не прошло и десяти минут, как он сыграл хор, как бы созданный композитором не на веселый текст скрибовских торговок, а на мои слова, в духе «социального заказа»: «Я в долг охотно продаю, дешевле всех я с вас возьму! Ну что ж, никто нейдет? Боюсь я… все сгниет! Ну как тут купишь, если принц поднял вдруг на все налоги! Поднялось сразу все в цене, налоги поднял он втройне! Дерут с народа все семь шкур! Жить нечем, еле тянешь ноги!»
Когда я вечером того же дня рассказал об этом М. А. Бихтеру, он горестно вздохнул и, как бы мысля вслух, сказал:
— Победа в искусстве — это совершенное исполнение авторского произведения, а не сокрушительное насилие над ним.