Театры совершенно разные по масштабам

IB «JIa Скала» «Турандот», «Трубадур» и «Лючия ди Ламмермур» — большие страсти и конфликты, грандиозные массы. В «Театре пикколо» — «Сельские певицы» — маленькие ссоры изависть, «Маэстро» — лирическая трагедия постаревшего певца и совершенно домашние интерьеры. Но эстетическое удовольствие, восхищение талантами и благоговение, которое оба театра вызывают к искусству, одинаковы.
Чтобы не затрагивать чужие репутации и не говорить о неудачи своих товарищей, которые, как и я, не получили настоящей локальной подготовки и от этого страдали, я расскажу кое-что о себе.
В (Записках оперного певца» я рассказывал о пережитой в отроческом возрасте в результате испуга длительной афонии. Она мне неоднократно напоминала о себе, и часто, отправляясь па спектакль, я не был уверен в состоянии своего голоса. От партии Томского или Тореадора я нередко уставал больше, чем от Риголетто. В то же время я мог петь по десять-двенадцать спектаклей подряд. Только в 1916 году, то есть па восьмом году оперной деятельности, я случайно узнал, что при первом же осмотре моей гортани ларинголог М. С. Эрбштейн отметил утолщение в правом углу левой связки. На вопрос, почему он мне об этом не сказал, врач ответил:
«Я вас слушал в нескольких спектаклях, считал и считаю, что это утолщение вам не будет мешать, если вы не будете форсировать. Но вы неосторожны, у вас слишком большой, не по связкам темперамент».
Еще семь лет спустя саратовский ларинголог-ученый, профессор Цитович не хотел верить, что я был в состоянии в экстренном случае спеть утром Кочубея, а вечером того же дня Фигаро. Тщательно осмотрев гортань и предложив мне спеть несколько номеров, он сделал такое заключение:
«Очевидно, иные певцы вырабатывают свою собственную школу, приобретают какие-то навыки, только для них и характерные. Факты, конечно, упрямая вещь, но много петь при такой связке вообще нельзя!»
Это было в 1923 году, когда мне из-за язвы желудка категорически запретили петь вообще, и я оставил сцену.
В моей практике бывали прекурьезные случаи. Однажды я должен был петь «Демона» в пользу находившейся под покровительством вдовствующей царицы Марии Федоровны гатчинской гимназии. Утром того дня я проснулся совершенно без голоса. Осмотревший меня консилиумс профессором Б. Верховским во главе предупредил, что спеть «Демона» значит, во-первых, оскандалиться, а во-вторых, выйти из строя на месяц. Но за мной, «живым или мертвым», приехал придворный генерал и повез в Гатчину. Целый день я сосал конфеты «Корифин», а вечером не очень свободно, но вполне благополучно спел «Демона».