В характерных партиях

Однако общее впечатление от исполнения Печковским партии Отелло заставляло игнорировать эту частность. После первых десяти-двенадцати спектаклей он настолько проникся партией, что среди своих современников не имел, да и не мог иметь соперников.
Н. С. Артамонова довольно долго держали на втором положении как в Театре музыкальной драмы, так и в Академическом Малом оперном театре. Не отличаясь ни особым блеском голоса, ни темпераментом, он приятно удивил дирекцию, когда хорошо справился с партией Фауста, после чего был переведен на ответственный репертуар.
Около 1925 года в ГАТОБе появился тенор Александр Михайлович Кабанов. Горловой голос, мало интересная внешность… В те годы Ленский, герцог Мантуанский («Риголетто») должны были отличаться обаятельным тембром и такой же внешностью. Отсутствие этих достоинств мешало Кабанову продвинуться на сцене, и он довольно долго сидел на вторых партиях. Изредка, в силу какой-нибудь необходимости ему давали и первые, но лавров это ни ему, ни театру не прибавляло. Сила Кабанова была в характерных партиях, в которых его горловой тембр либо не мешал, либо помогал созданию вокального образа. В нескольких таких партиях он прямо вызывал восхищение. В них проявлялись и его актерские способности.
В «Снегурочке» его Берендей был исполнен такой благости и душевного восхищения чудесами природы, что по силе воздействия на слушателей не уступал впечатлению от лучших исполнителей этой партии. Он пел мягко, необыкновенно музыкально.
Из небольших, но очень трудных для исполнения партий Кабанов довольно неожиданно для всех блеснул в «Садко». В «Песне индийского гостя» он в такой мере проникся ориентализмом музыки, его экстатический порыв в словах «крылья распускает» так околдовывал зал, что многие приходили на «Садко» специально для того, чтобы еще раз послушать Кабанова.
Острые интонации находил Кабанов для Бомелия («Царская невеста»). Оказалось, что его зажатый звук можно отлично использовать и для лести и для угрозы. Но самое большое впечатление Кабанов производил в партии Шуйского.
Из партий первого плана, но по размерам не очень больших меня в «Борисе Годунове» всегда больше всего занимали Шуйский, Рангони и Пимен.
Шуйских я видел много, мой интерес к ним был, естественно, платонический. Замечательны были «ученики» Ф. И. Шаляпина: московский тенор В. П. Шкафер, артист, а впоследствии и видный режиссер Большого и Кировского театров, любимый Шаляпиным Шуйский, преемник Шкафера — К. С. Исаченко. Шаляпин даже возил Исаченко с собой в Париж для участия в дягилевских спектаклях.
Шкафер показывал Шуйского воинствующим политическим деятелем крупного плана. Высокий рост, значительное лицо, малопривлекательный голос, молнии взглядов — это был явный враг, злоумышленник.
Средний рост Исаченко, ласкающий тембр голоса, которому не очень трудно было придать хитрющие интонации, видимость полного соблюдения «субординации» создавали тип мелкого царедворца, ждущего случая, чтобы укусить из подворотни.